Игорь Росоховатский - Прыгнуть выше себя
Вдали показывается синяя «Волга». За ней вьется облачко пыли.
— Едет Арсений Семенович! — обрадованно говорит следователь.
Но Варид не радуется, даже не оглядывается.
— Все-таки я понял, зачем вы вызвали сюда Арсения Семеновича. Думаете, он виноват в том, что случилось со мной в вашем мире использователей?
Павел Ефимович делает отрицательный жест, но Варид случайно или намеренно не замечает его. «Использователей,— думает Трофимов.— Он сказал «использователей». Вот и взгляд со стороны. Нет, не со стороны, а с иной позиции, новый поворот извечной темы отцов и детей...»
— У меня к вам просьба,— быстро говорит Варид.— Немедленно уйдемте отсюда. Ничего не сообщайте двойнику. Он гордится тем, что создал идеальный вариант, он думает обо мне, как о Варианте Ид. Пусть думает, пусть гордится, пусть будет доволен собой. А вы изолируйте меня поскорее, держите до тех пор, пока мир не изменится и я перестану быть для вас опасным. Это и будет идеальным вариантом.
ПРЫГНУТЬ ВЫШЕ СЕБЯ
Дочке Марине посвящается
Часть первая
КАКИМ ТЫ ВЕРНЕШЬСЯ?
1
Нет, ее поразили не слова — слов девочка не могла точно вспомнить: кажется, спросил, почему она плачет. Но голос... Он звучал совсем не так, как другие... И такой ласковый, что она заплакала сильнее. Словно сквозь мокрое стекло, заметила его озабоченную улыбку. Девочке показалось, что она ее уже видела очень давно. Вот только вспомнить не могла...
— Тебя кто-то обидел?
Девочка отрицательно покачала головой. Он поспешно добавил:
— Я не собираюсь вмешиваться в твои дела. Просто мне скучно гулять одному. А тут вижу: ты идешь, да еще плачешь...
Девочка недоверчиво улыбнулась. Мокрое стекло перед ее глазами начало проясняться.
Она вспоминала, как учитель сказал: «Вита Лещук, ты виновата и должна извиниться перед Колей». Она тогда упрямо закусила губу и молчала. «Ну что ж, ты не поедешь на экскурсию. Побудешь дома, подумаешь». Не могла ведь она рассказать, как было на самом деле. Вита Лещук не доносчица.
Пусть уж лучше ее наказывают...
— Послушай, девочка, я-то знаю, что виновата не ты, а Коля.
«Знает? Но откуда?»
— Послезавтра я лечу на день в Прагу. Хочешь со мной?
Девочка вздрогнула, остановилась. Тоненькая и легкая, с пушистыми волосами, она сейчас до того была похожа на одуванчик, что хотелось прикрыть ее от ветра.
«Послезавтра наш класс летит в Прагу, а меня не берут...»
Вита подняла голову и внимательно посмотрела на незнакомца. Он был высокий, с несуразно широкими плечами, нависающими как две каменные глыбы. Может быть, поэтому он немного горбился. На треугольном лице с мощным выпуклым лбом все угловатое, резкое. Даже брови напоминают коньки «ножи». А глаза добрые и тревожные.
— Проводить тебя немного? — И быстро добавил: — А то мне одному скучно.
Вита молчала, и он снова заговорил:
— Я расскажу тебе свою историю,— может быть, ты захочешь мне помочь...
Против этого девочка устоять не могла:
— Хорошо, рассказывайте.
Медленно пошла дальше, покровительственно поглядывая на него. И он шел рядом, пытаясь приспособиться к ее шагам.
— Видишь ли, в Праге у меня очень много дел. Все их за день одному ни за что не переделать. А если ты согласишься полететь со мной и хотя бы выполнишь мое поручение на фабрике детской игрушки, я справлюсь с остальным. Ну как, согласна?
— Надо еще спросить разрешения у мамы и бабушки,— сказала Вита.
И незнакомец почему-то обрадовался:
— Конечно. И поскорей.
— Мой дом уже близко.
Она настолько прониклась доверием к спутнику, что перед эскалатором подала ему руку. Здесь было очень оживленно. Незнакомец так стиснул ее руку, что девочка вскрикнула.
— Извини, Вита.
«Откуда он знает мое имя? Почему ничего не говорит о себе? Как его зовут?»
— Пора и мне представиться,— тотчас произнес он.— Меня зовут Валерий. Павлович. По профессии я — биофизик. Сейчас в отпуске. Но он кончается.
Некоторое время они ехали молча. И каждый раз, переходя с эскалатора на эскалатор, Валерий Павлович брал Виту за руку. Его пальцы были сухими и горячими, как будто он болен и у него высокая температура.
Когда подошли к Витиному дому и дверь автоматически открылась, Валерий Павлович на миг задержался у порога, словно не решаясь входить...
2
Их встретила мать Виты — маленькая круглолицая женщина с такими же, как у дочери, пушистыми рыжими волосами. Она изумленно уставилась на незнакомца:
— О, у нас гости!
Женщина присмотрелась к Валерию Павловичу, и ей начало казаться, что она его не раз видела. Но когда? Где?
— Ксана Вадимовна,— представилась женщина.
— Валерий Павлович,— и сразу же отвел глаза.
«Где я его видела?» — пыталась вспомнить женщина.
Сначала ей показалось, что это кто-то из сослуживцев мужа. Но тогда бы она его помнила, как помнит всех, кто имел отношение к Антону, к ее Анту. За эти несколько минут она изрядно потормошила память, но ничего не добилась. А когда успокоилась, память сама легко, как вода соломинку, вытолкнула наверх воспоминание. Фойе театра. Выставка картин молодых художников. Она тянет мужа за руку: «Ант, да пошли же! Третий сигнал!» А он смотрит на картину, написанную звучащими красками. На ней из тьмы выплывает лицо с заостренными чертами, яростно устремленное вперед. Ант сказал ей тогда: «Вот каким мне бы хотелось быть». Жена искоса взглянула на его полное доброе лицо с чуть оттопыренной губой и улыбнулась про себя: «Мальчишка!» А теперь она видит перед собой тот же портрет, но оживший.
«Может быть, художник писал его именно с этого человека? Невероятно...»
— Мама, а меня Валерий Павлович приглашает с собой в Прагу! — не замедлила сообщить девочка. — Он летит туда в тот же день, что и наш класс.
— Вот вы там и увидитесь,— сказала Ксана Вадимовна, не вдумываясь в слова дочери.
Она смотрела на гостя и думала: «Как будто сошел с того портрета. Это лицо... Его мне уже не забыть. Только теперь я, кажется, понимаю, что нашел в нем Ант. Но оно слишком подвижно: так быстро меняет выражения, что их невозможно уловить...»
— Мама! — нетерпеливо напомнила о себе девочка.— На экскурсию меня не берут, если не извинюсь перед Колей.
— Что случилось?
— Я ударила его.
— И не хочешь извиниться?
— Ни за что! Он сказал, что герои — дураки, а трусы — умные. И что их называют по-другому потому, что это выгодно другим.
