Джеймс Стивенс - Кувшин золота
Сказав это, девушка поднялась и собралась уйти.
- Он в этом доме, - сказала она, - и я не позволю ему увидеть меня здесь ни за что на свете.
- Зря я потратил на тебя время, - сказал Философ, улыбаясь.
- А для чего еще оно нужно? - спросила девушка и, поцеловав Философа, быстро убежала по дороге.
Прошло совсем немного времени с ее ухода, и из серого дома вышел человек и быстро прошел по траве. Подойдя к изгороди, отделявшей луг от дороги, он взметнул обе руки в воздух, размахнулся ими и перепрыгнул через изгородь на дорогу. То был невысокий черноволосый юноша, и движения его были так скоры и порывисты, что он, казалось, смотрел во все стороны сразу, хотя шел бурно в одном направлении.
Философ спокойно обратился к нему:
- Это был хороший прыжок, - сказал он.
Юноша рывком обернулся и в то же мгновение оказался рядом с Философом.
- Для других это был бы хороший прыжок, - ответил он, - но для меня это прыжок небольшой. Вы весь в пыли, сэр; должно быть, вы сегодня немало прошли.
- Немало, - согласился Философ. - Присядь со мной, друг мой, и составь мне ненадолго компанию.
- Не люблю я сидеть, - сказал юноша, - но всегда откликаюсь на просьбу и всегда принимаю дружбу. - И, сказав так, он упал на траву.
- Ты работаешь в этом большом доме? - спросил Философ.
- Ага, - ответил юноша. - Я натаскиваю собак для толстяка, который вечно смеется и говорит гадости.
- Похоже, ты не любишь своего хозяина.
- Это верно, сэр, что я не люблю никаких хозяев; но этого человека я просто ненавижу. Я служу у него уже неделю, и он ни разу не посмотрел на меня по-дружески. Да вот прямо сегодня, у конуры, прошел мимо меня, как мимо камня или дерева. Я чуть было не выскочил, не схватил его за горло и не сказал ему:
"Собака, ты не здороваешься со своим ближним?" Но я дал ему уйти, потому что неприятно душить такого толстяка.
- Если тебе не по нраву твой хозяин, разве не стоит поискать другого занятия?
- спросил Философ.
- Я думал об этом, и думал - убить мне его или жениться на его дочери. Она тоже ходила бы мимо меня, как ее отец, только я не позволяю этого женщинам; да и ни один мужчина бы не позволил.
- Зачем это тебе? - спросил Философ.
- Сперва я не смотрел на нее; когда она прошла мимо меня второй раз, я отвернулся; а на третий день она заговорила со мной, и пока она стояла рядом, я смотрел сквозь нее. Она сказала, что надеется, что мне понравится в новом доме, и говорила таким милым голоском; но я поблагодарил ее и отвернулся как ни в чем ни бывало.
- Девушка хороша собой? - спросил Философ.
- Не знаю, - ответил юноша. - Я еще не смотрел на нее, хотя теперь я вижу ее повсюду. Думаю, если бы я женился на ней, она бы меня измучила.
- Если ты не видел ее, откуда ты знаешь?
- У нее легкая походка, - сказал юноша. - Я смотрел на ее ноги, и они испугались. Откуда вы идете, сэр?
- Я скажу тебе, - ответил Философ, - если ты назовешь мне свое имя.
- Легко сказать, - сказал юноша. - Мое имя - МакКулин(18).
- Этой ночью, - сказал Философ, - когда я выходил из обители Ангуса О'га в Пещерах Спящих Эринн, мне было велено сказать человеку по имени МакКулин: Серый из Махи ржал во сне, и меч Лаэга зазвенел о пол, когда тот повернулся во сне.
Юноша вскочил с травы:
- Сэр! - воскликнул он взволнованно, - я не понимаю ваших слов, но от них мое сердце пляшет и поет во мне, как птица.
- Если ты прислушаешься к своему сердцу, - сказал Философ, - ты узнаешь все, что есть хорошего, ибо сердце - источник мудрости, из которого мысли бьют в ум, придающий им форму. - Сказав так, Философ попрощался с юношей и двинулся дальше по извилистой дороге.
Теперь день уже разошелся, было давно заполдень, и мощный солнечный свет неустанно изливался на мир. Тропа Философа все еще лежала меж высоких холмов, короткие отрезки пробегая прямо и постоянно сворачивая то налево, то направо. Ее и тропой-то едва ли можно было назвать, такой узкой стала она. Порою она совсем переставала быть тропой, потому что трава дюйм за дюймом наступала на нее и скрывала следы человека. Изгородей уже не попадалось, только каменистая, бугристая земля, на которой то там, то сям росли кусты, и которая изгибалась холмами и лощинами до самого горизонта. Повсюду царила полная тишина, не напряженная, ибо там, где светит солнце, нет печали; единственными звуками были шелест травы под ногами Философа и жужжание случайной пчелы, пролетевшей мимо и унесшейся в тот же миг.
Философ очень проголодался и оглядывался по сторонам в поисках чего-нибудь, что можно было бы съесть.
- Если бы я был козой или коровой, - говорил он, - я мог бы поесть этой травы и насытиться. Если бы я был ослом, я мог бы пощипать жестких колючек, что растут по бокам, или, если бы я был птицей, я мог бы покормиться гусеницами и ползучими тварями, что без счета копошатся повсюду. Но человеку нечем подкрепиться даже посреди изобилия, потому что он ушел от природы и живет искусной и извращенной мыслью.
Так рассуждая, Философ случайно поднял взгляд от земли и вдалеке увидел одинокую фигурку, сливавшуюся с землей в лощинах и снова появлявшуюся в другом месте.
Перемещения этой фигуры были такими странными и причудливыми, что Философу оказалось чрезвычайно трудно следовать за ней, и он никогда не догнал бы ее, если бы ему не повезло, и та не двинулась в его сторону. Приблизившись к фигурке, Философ увидел, что это - маленький мальчик, танцующий там и сям по траве. Кустистый холм скрыл его на мгновение, а потом они вдруг оказались лицом к лицу и поглядели друг на друга. После минутного молчания мальчик, которому на вид было лет двенадцать, прекрасный, как утро, поздоровался с Философом.
- Вы заблудились, сэр? - спросил он.
- Все тропы, - ответил Философ, - лежат на земле, и поэтому заблудиться нельзя - но заблудился мой обед.
Мальчик прыснул смехом.
- Чему ты смеешься, сынок? - спросил Философ.
- Да тому, что я несу вам ваш обед, - ответил мальчик. - Я как раз думал - что это меня понесло в эту сторону? Ведь обычно я гуляю дальше к востоку.
- Мой обед? - спросил Философ заинтересованно.
- Ну да, - ответил мальчик. - Свой обед я съел дома, а ваш положил в карман.
Я подумал, - пояснил он, - что проголодаюсь, если забреду далеко.
- Сами боги тебя ко мне послали, - сказал Философ.
- Это бывает, - согласился мальчик и вынул из своего кармана небольшой сверток.
Философ немедленно сел, и мальчик передал ему сверток. Философ развернул его и нашел в нем хлеб и сыр.
- Это славный обед, - сказал он и приступил к еде. - А ты, сынок, не съешь кусочек?
- Кусочек съел бы, - ответил мальчик, сел рядом с Философом, и они с удовольствием поели вместе.
Покончив с едой, Философ возблагодарил богов, а потом сказал, обращаясь больше к самому себе, чем к мальчику:
![Жюль Верн - Мэтр Захариус [Старый часовщик]](/uploads/posts/books/67376/67376.jpg)
