Джеймс Стивенс - Кувшин золота
Покончив с едой, Философ возблагодарил богов, а потом сказал, обращаясь больше к самому себе, чем к мальчику:
- Еще бы немного воды, мне было бы больше нечего желать.
- Здесь в четырех шагах ручей, - сказал его спутник. - Я принесу воды в своей шапке, - и исчез.
Через несколько мгновений он появился снова, бережно неся свою шапку, и Философ взял ее и напился воды.
- Теперь мне нечего желать во всем мире, - сказал он, - кроме как поговорить с тобой. Солнце светит, ветерок приятен и трава мягка. Посиди со мной еще немного.
И мальчик сел, а Философ разжег трубку.
- Ты живешь далеко отсюда? - спросил он.
- Недалеко, - ответил мальчик. - Дом моей мамы вы могли бы увидеть отсюда, если бы были высоким, как дерево, - да и с земли можно увидеть струйку дыма над нашей хижиной.
Философ посмотрел, но не увидел ничего.
- Глаза у меня не такие хорошие, как твои, - сказал он, - ведь я уже почти состарился.
- А как это - стариться? - спросил мальчик.
- Как будто отвердеваешь, - сказал Философ.
- И все? - спросил мальчик.
- Не знаю, - ответил Философ, подумав немного. - Ты можешь объяснить мне, как это - быть молодым?
- Почему нет? - ответил мальчик, и тут задумчивость пробежала по его лицу, и он поправился. - Нет, пожалуй, не смогу.
- Молодые, - сказал Философ, - не знают, что такое годы, а старые забывают, какой была молодость. Когда начнешь стареть, всегда старайся помнить о своей молодости, потому что старик, которому нечего вспомнить, - это жизнь, прожитая зря, а вспоминать стоит только наше детство. Я расскажу тебе кое-что о разнице между старостью и молодостью, а потом ты сможешь поспрашивать меня, и так мы рассмотрим этот вопрос с обеих сторон. Во-первых, старик устает быстрее, чем мальчик.
Мальчик подумал немного и возразил:
- Это небольшое отличие, потому что мальчик устает очень сильно.
Философ продолжил:
- Старику не хочется есть так часто, как мальчику.
- И это небольшое отличие, - возразил мальчик, - ведь они оба хотят есть. Вы назовите большое отличие.
- Я его не знаю, сынок; но я всегда думал, что большое отличие есть. Может быть, оно в том, что старик помнит о том, о чем мальчик даже не догадывается.
- Но они оба помнят о чем-нибудь, - сказал мальчик, рассмеявшись, так что это тоже небольшое отличие.
- Это верно, - согласился Философ. - Может быть, такого уж большого отличия и вовсе нет. Расскажи мне, чем ты обычно занимаешься, и мы посмотрим, могу ли я заниматься тем же.
- Но я не знаю, чем это я занимаюсь, - сказал мальчик.
- Как это - не знаешь? - спросил Философ. - Может быть, ты не знаешь, как расставить все это по порядку. Самое главное во всякого рода опросах - в том, чтобы знать, с чего начать; у всего, что мы можем делать, есть две точки: начало и конец. С любой из этих точек можно посмотреть таким образом, чтобы охватить все, что между ними. Поэтому начнем с того, чем ты занимался сегодня утром.
- Вполне согласен, - сказал мальчик.
Тогда Философ продолжил:
- Когда ты проснулся сегодня утром и вышел из дома, чем ты занялся первым делом?
Мальчик задумался:
- Я вышел, потом взял камень и бросил его в поле так далеко, как только смог.
- А потом? - спросил Философ.
- Потом я побежал за камнем, чтобы посмотреть, смогу ли я поймать его на лету до того, как он упадет.
- Так, - сказал Философ.
- Я бежал так быстро, что споткнулся и полетел в траву.
- А что потом?
- Я лежал там, где упал, и обоими руками захватил полные пригоршни травы, вырвал ее и бросил себе на спину.
- Потом ты встал?
- Нет, я зарыл лицо в траву и кричал, долго, прижав рот к земле; а потом я сел и долго сидел, не сходя с места.
- Ты думал о чем-то? - спросил Философ.
- Нет, я ни о чем не думал и ничего не делал.
- А зачем ты занимался всем этим? - спросил Философ.
- Да низачем. Просто так, - ответил мальчик.
- Вот, - сказал Философ торжествующе, - вот отличие между старостью и молодостью. Мальчишки делают что-то просто так, а старики - нет. Стоит подумать, не становимся ли мы стариками оттого, что делаем все по какой-либо причине, а не из инстинкта?
- Не знаю, - ответил мальчик; - ведь все состаривается. Вы, сэр, идете издалека?
- Я скажу тебе, - ответил Философ, - если ты назовешь мне свое имя.
- Мое имя - МакКушин(19), - сказал мальчик.
- Этой ночью, - сказал Философ, - когда я выходил из обители Ангуса О'га в Пещерах Спящих Эринн, мне было велено сказать человеку по имени МакКушин, что у Ангуса О'га и его супруги Кэйтилин родится сын, и что Спящие Эринн повернулись на своих ложах.
Мальчик пристально посмотрел на Философа.
- Я знаю, - сказал он, - зачем Ангус О'г послал мне эту весть. Он хочет, чтобы я сочинил для народа Эринн стихи, и когда Спящие проснутся, они встретили бы друзей.
- Спящие уже проснулись, - сказал Философ. - Они вокруг нас повсюду. Они ходят между нами, но забыли свои имена и смысл своих имен. Ты должен назвать им их имена и род, потому что я старик, и мое дело уже сделано.
- Когда-нибудь я напишу эти стихи, - сказал мальчик, - и все ахнут, услышав их.
- Господь с тобой, сынок, - сказал Философ. Он обнял мальчика и продолжил свой путь.
Через полчаса нетрудной дороги он вышел на место, откуда далеко внизу увидел сосны Койлле Дорака. Мглистый вечер опустился на мир прежде, чем он добрался до леса, а когда он вошел в маленький домик, стало уже совсем темно.
Тощая Женщина с Инис-Маграта встретила мужа, и собиралась уже хорошенько отчитать его за долгое отсутствие, но Философ поцеловал ее с такой непривычной нежностью и заговорил с ней так ласково, что сперва изумление лишило ее дара речи, а потом восторг вернул ей речь, причем такой, какой она давно уже не бывала.
- Жена, - сказал Философ, - не сказать словами, как я рад снова увидеть твое милое личико!
Тощая Женщина сперва не нашлась, что ответить на это приветствие, однако с невероятной скоростью поставила на стол горшок супа, начала печь пирог и постаралась поджарить картошки. Потом она заплакала в голос и заявила, что во всем мире нет равного ее мужу по доброте и сердечности, и что сама она - грешница, недостойная благосклонности богов и такого супруга.
Но когда Философ обнял Шеймаса и Бригид Бег, дверь вдруг с грохотом распахнулась, в маленькую комнатку ввалились четверо полицейских, а после минутного оцепенения удалились снова, уводя с собой Философа, который должен был предстать перед судом по обвинению в убийстве.
КНИГА V
Полицейские
Глава XIV
Пройдя немного по дороге, полицейские остановились. Ночь настала еще до того, как они захватили своего пленника, и теперь, в сгущавшейся темноте, им было не по себе. Прежде всего, они знали, что дело, которое они делали, не очень-то подобает человеку, как бы оно ни выглядело для полицейского. Арест преступника может быть оправдан определенными доводами, такими, как здоровье общества и охрана собственности, но никто ни при каких обстоятельствах не хотел бы вести в тюрьму мудреца. Помимо того, их тревожило то, что они находятся в самом сердце многонаселенной эльфийской страны, и что стихийные воинства, может быть, уже выстроились вокруг них, готовые обрушить на них жуть сражения или еще более жуткое - свою насмешку. Путь, что вел к полицейскому участку, был долог и вился длинными аллеями между деревьев, которые кое-где разрослись над дорогой так обильно, что даже свет полной луны не мог пробраться сквозь их ветви в густую черноту. При свете дня эти люди арестовали бы хоть архангела и, если бы пришлось, оглоушили его дубинками, но ночью тысячи страхов охватили их, и тысячи шорохов со всех сторон заставляли их вздрагивать.
![Жюль Верн - Мэтр Захариус [Старый часовщик]](/uploads/posts/books/67376/67376.jpg)
