Джеймс Стивенс - Кувшин золота
Не прошло и трех часов с того, как Философ отправился в свое путешествие к Ангусу О'гу, как четверо полицейских подошли к маленькому домику со стольких сторон, со скольких смогли, и без труда проникли внутрь. Тощая Женщина с Инис-Маграта и двое детей издалека услышали их плохо скрываемое приближение и, поняв, что за гости идут к ним, спрятались в чащобе деревьев. Спустя немного времени после того, как люди зашли в хижину, оттуда начали раздаваться громкие и приглушенные звуки, и примерно через двадцать минут пришельцы появились снова с телами Седой Женщины из Дун-Гортина и ее мужа. Полицейские высадили дверь, положив на нее тела, быстрым шагом пошли между деревьями и вскоре исчезли из виду. Когда они ушли, Тощая Женщина и дети вернулись в свой дом, и над развороченным очагом Тощая Женщина произнесла длинное и пылкое проклятие, в котором полицейские были выставлены нагишом на позор Вечности...
С вашего позволения вернемся теперь к Философу.
По окончании разговора с Ангусом О'гом Философ получил благословение этого бога и отправился в обратный путь. Выйдя из пещеры, он не знал, ни где он, ни куда ему идти, налево или направо. Из путеводных мыслей была только одна - что раз он взбирался на гору, то на обратном пути, просто по противоположности, ему надо спускаться; и Философ повернулся спиной к вершине и тронулся в путь с охотой.
Вверх по склону он поднимался с воодушевлением; вниз он сходил в экстазе. Он приветствовал в голос все ветра, что пролетали мимо. Из колодцев забвения он вернул себе сверкающие слова и веселые мелодии, которым радовался мальчишкой, и стал петь их громко и без остановки, помогая себе идти. Солнце еще не встало, но на горизонте спокойный свет уже заливал небо. Тем не менее уже почти полностью рассвело, от теней осталась лишь тонкая кисея, и мирное, недвижимое спокойствие нисходило от серого неба на шепчущуюся землю. Птицы начали просыпаться, но еще не пели. То и дело одинокое крыло прорезало прохладный воздух; но большей частью птицы еще сидели, прижимаясь друг к другу, в своих покачивающихся гнездах в папоротниках или высокой траве. Послышалось неуверенное "чирик" - и смолкло.
Чуть поодаль сонный голосок произнес "чип-чип" и снова убрал голову под теплое крыло. Кузнечики - и те молчали. Те существа, что живут ночью, вернулись в свои жилища и теперь наводили там порядок, а те, что принадлежат дню, старались понежиться еще хоть минутку. Наконец первый ровный луч взошел, словно тихий ангел, на вершину горы. Тонкое сияние разрослось и окрепло. Серые кисеи растаяли. Птицы повылетали из гнезд. Кузнечики проснулись и тотчас же занялись делом. Один голос безостановочно говорил что-то другому, а время от времени на протяжении нескольких длинных секунд звенела чья-нибудь песенка. В основном же это был обычный щебет и переговоры, которые птички вели, взмывая, пикируя и кружась, добывая каждая свой завтрак.
Философ сунул руку в суму и нашел там последние разломанные кусочки ковриги, и едва рука коснулась пищи, как его охватил такой свирепый голод, что он сел, где стоял, и изготовился съесть все.
Присел он на скамейку под изгородью, а прямо перед ним оказались чуть покосившиеся ворота, открывавшиеся в широкое поле. Присев, Философ поднял глаза и увидел, как с той стороны к воротам подходят люди: четверо мужчин и три женщины, и у каждого - по железному ведру. Философ, вздохнув, убрал ковригу обратно в суму, сказав:
- Все люди - братья, и может быть, эти люди голодны так же, как я.
Спустя немного времени незнакомцы подошли к Философу. Впереди всех был рослый мужчина, заросший бородой по самые глаза, который шел, словно сильный ветер. Он раскрыл ворота, сняв с них засов, прошел в них со своими спутниками, затем закрыл ворота и запер их. Философ обратился к нему как к старшему.
- Я собирался позавтракать, - сказал он, - и если вы голодны, то не перекусите ли со мной?
- Почему нет? - ответил мужчина. - Кто отказывается от вежливого приглашения, тот хуже собаки. Это три моих сына и три дочери, и мы все благодарим вас.
Сказав это, он присел на скамью, и его спутники, поставив ведра за спину, сделали так же. Философ разделил свою ковригу на восемь частей и раздал каждому по куску.
- Простите, что выходит так мало, - сказал он.
- Дареного никогда не бывает мало, - сказал бородатый человек и учтиво разломил свой кусок на три части, хотя легко мог съесть все в один присест, и дети его поступили со своими долями так же.
- Это была славная, добрая коврига, - сказал бородатый, покончив с едой. - Ее славно выпекли и славно поделили; однако, - продолжил он, я в затруднении, и может быть, вы, сэр, посоветуете мне, что мне делать?
- В чем ваша трудность? - спросил Философ.
- Вот в чем, - ответил тот. - Каждое утро, когда мы выходим доить коров, матушка моей мечты дает нам всем по свертку с едой, чтобы мы не слишком проголодались; но, как сейчас мы уже славно позавтракали с вами, то что же нам делать с едой, которую мы несем с собой? Хозяйке не понравится, если мы принесем ее обратно домой, а если мы выкинем ее, это будет грех. Если бы это не было неуважением к вашему завтраку, парни и девки могли бы избавиться от нее, съев ее, ведь вы знаете, что молодежь всегда может съесть еще чуть-чуть, сколько бы ни было съедено перед тем.
- Уж конечно, съесть ее будет лучше, чем выкидывать, - сказал Философ с некоторым сожалением.
Молодые люди достали из карманов большие свертки с едой, развернули их, а бородатый человек сказал:
- У меня тоже есть моя доля, и она не пропала бы, если бы вы были так добры помочь мне с нею справиться, - и он вынул свой сверток, который был вдвое больше других.
Он развернул сверток и большую часть его содержимого передал Философу, затем зачерпнул кружкой молока в одном из ведер и ее также поставил перед Философом, и они тут же начали есть с волчьим аппетитом.
Когда трапеза была окончена, Философ набил свою трубку, и бородатый человек и три его сына сделали то же.
- Сэр, - сказал бородатый человек, - я был бы рад узнать, зачем вы путешествуете так рано поутру, ведь в этот час просыпаются только солнце, птицы, да те, кто, как мы, ходит за скотиной.
- Я с радостью расскажу вам, - сказал Философ, - если вы назовете мне свое имя.
- Мое имя - МакКу'л, - сказал бородатый человек.(16)
- Этой ночью, - начал Философ, - когда я выходил из обители Ангуса О'га в Пещерах Спящих Эринн(17), мне было велено сказать человеку по имени МакКу'л:
кони ударили копытами во сне, и спящие повернулись с боку на бок.
- Сэр, - сказал бородатый человек, - ваши слова звенят в моем сердце, как музыка, но голова моя их не понимает.
- Я научился тому, что голова ничего не слышит, пока не услышало сердце, - ответил Философ, - а то, что сердце узнало сегодня, голова поймет завтра.
![Жюль Верн - Мэтр Захариус [Старый часовщик]](/uploads/posts/books/67376/67376.jpg)
