Анастасия Парфенова - Посланник
Тишина.
– Я не даю на это согласия.
– А тебя никто и не спрашивает, моя дорогая. Тебя потому и выбрали, что никому нет дела до твоего согласия.
– Это незаконно!
– Ну разумеется это незаконно. Стал бы я совершать операцию века ночью, тайно, да еще на таком материале, как ты, будь это законно? Ты хоть представляешь, сколько это стоит? Да нет, откуда? Но наука требует жертв. – Он патетически поднял палец. – Мир еще узнает! Они еще дадут мне Нобелевскую премию. Вот увидишь!
Сумасшедший ученый-маньяк! Господи, ЗА ЧТО?
Вика обвела операционную отчаянным взглядом, ища хоть какой-нибудь выход. Типы в халатах внимали речи этого шизанутого как истине в последней инстанции. Медсестра подошла, катя перед собой металлическую тележку, накрытую остро пахнущей белой салфеткой. В руках у другой медсестры был огромный шприц с какой-то оранжевой дрянью.
Вика издала полузадушенное мяуканье и стала биться в своих оковах – молча, отчаянно и неожиданно упорно.
– А ну-ка прекратите это, юная дама! – вдруг утратив все свое добродушие и вновь перейдя на «вы», бросил доктор. Было что-то в этом голосе, что заставило Вику обвиснуть, затравленно глядя в водянистые глаза. Маньяк в халате наклонился ближе. – Не будь дурой, девочка. Один шанс из десяти – это ШАНС! А если ты останешься такой, как сейчас, то через несколько месяцев будешь гнить в могиле. Ничего другого быть не может.
Она застыла, остекленевшим взором уставившись куда-то за спину врача. Там, прислонившись к стене, скрестив руки на груди, стоял он. Как она могла раньше его не заметить, было совершенно непонятно, так как он, казалось, заполнял своим присутствием все помещение. Темные глаза горели на этом лице, и Вика вдруг поняла, что сопротивляться совершенно бесполезно, что все равно все будет, как он захочет. Потому что не было ни малейшего сомнения: именно он принес ее сюда.
Вика позволила повернуть себя на бок и зафиксировать голову жесткими валиками. Позволила вколоть себе что-то в шею и в кожу у черепа. Послушно дала надеть на лицо маску и даже вдохнула пару раз, прежде чем эту неудобную штуку сняли. Голова немного кружилась, но, кажется, отключаться она не собиралась.
Медсестра подтолкнула поближе тележку и откинула белую салфетку. Под ней зловеще поблескивал обширный набор разнообразных и весьма причудливых пыточных инструментов. Глаза Вики потрясенно расширились, тело дернулось.
«Который из этих скальпель? Наверное, все. А зачем этот крючок? Господи, что он будет отрезать такими ножницами?»
Холод и ощущение какого-то царапанья на коже головы. Ей брили волосы в области виска.
– Зачем?
– А я не сказал? Это будет ма-аленькая операция. Я назвал ее «избирательная нейрорецепторная денаркологическая лоботомия». Кое-что вырежем у вас, кое-что подсадим из того, что я вырастил в своей лаборатории. К сожалению, во время нейрохирургических операций больной должен оставаться в сознании, но, не беспокойтесь, больно не будет. Мы вам уже вкололи местный наркоз, а в мозгу нет болевых рецепторов. Да и череп мы вскрывать не будем, только просверлим ма-аленькую дырочку (даже на рентгене не будет видно). Медицина, знаете ли, за последние годы очень продвинулась в таких делах.
Взгляд Вики остекленел.
– Ло... ботомия? – уцепилась она за единственное знакомое слово. Половина лица утратила чувствительность, и говорить было трудно.
– Не беспокойтесь, ни на что иное, кроме пристрастия к наркотическим веществам, это не повлияет.
Она зажмурилась. Они ведь не будут копаться в ее мозгах тем... крючком?
Ее висок смазали чем-то... кажется, йодом. Потом притащили что-то похожее на очень тонкую дрель, дали ей полюбоваться, как эта штука вертится и жужжит, затем стали что-то с ее помощью делать в районе виска, там, где она не могла видеть. Больно действительно не было: правая половина головы точно окаменела, утратив всякую чувствительность. Вика не видела, что происходит, но слышала озабоченные и деловые переговоры врачей, наблюдала, как брали с подноса все эти ужасные инструменты, как их клали назад окровавленными, в какой-то белой слизи. Мелькнул огромный шприц с какой-то жуткой дрянью ядовито-зеленого, почти светящегося цвета. Секунду спустя он появился вновь – пустой. Падали на пол окрашенные ее кровью белые салфетки. Пищали и щелкали подключенные к ней приборы. Тикали часы.
Ее полностью игнорировали, и это было, наверное, самое страшное. Беспомощная. Никчемная. И его взгляд, ощущаемый как ожог на обнаженной коже, казалось, говорил: «Ты сама во всем виновата!»
Что-то дрогнуло в глубине сознания. Что-то разбилось, что-то исчезло навсегда. И виной этому были не хирургические инструменты, а его бесцеремонное вмешательство.
Бесконечные минуты, а быть может часы. Наконец, когда девушке стало казаться, что она сейчас потеряет сознание от ужаса, ее голову освободили, а телу позволили занять более удобную позицию.
– Как вы себя чувствуете, юная дама? Хотите косячок?
Вика хотела умереть. О чем и сказала.
– Ага! – ответил псих во врачебном халате. Кажется, он решил, что каким-то вывернутым образом это означает улучшение. – Приготовьте наркотическую пробу!
Она думала, что уже слишком измучена, чтобы бояться. Она была не права. Тон, которым это было сказано, – торжественный, зловещий, многозначительный – открыл ей новые глубины потаенного ужаса.
– Готовьте шприц с адреналином, сестра. На всякий случай. Принесите электрошок – было бы глупо потерять ее только потому, что придется, как в прошлый раз, выискивать эту штуку по всему отделению. И прибор искусственного дыхания!
Господи, спаси меня, дуру грешную! Господи, защити! Я в тебя не верила и сейчас не верю, но помоги! Никогда больше, Господи! Клянусь! На этот раз действительно никогда!
Пожалуйста!
Она снова заплакала.
Сестра стояла рядом, держа грандиозных размеров шприц; у изголовья загрохотало какое-то оборудование. Один из амбалов осторожно принес маленький пакетик. Белый порошок – что это такое, Вика поняла мгновенно. Но впервые за много лет не испытала ни малейшего желания приобщиться к нирване. Это должно было бы удивить, но сил на удивление не осталось.
– Гадость, – брезгливо бросил доктор, вскрывая пакетик и что-то там делая с порошком на подносе. Минуту спустя появился с миниатюрным одноразовым шприцем, в котором болталась мутная белая жидкость. Вика протестующе вскрикнула и попыталась забиться в дальний угол своего стола – насколько позволяли оковы. Но холодные, облаченные в резину пальцы больно сдавили руку, нащупывая вены. Девушку переполняло отчаяние: после всех этих мук снова оказаться на игле! И зачем? Чтобы удовлетворить любопытство какого-то ур-рода от науки!
