Брайан Олдисс - Зима Геликонии
— Но вы не ускут. Ваше лицо, ваше имя — по всему видно.
— Сударь! Я кай-джувек, но только по происхождению, которому несколько веков.
— С сегодняшнего дня этот город находится на военном положении. Вы обязаны подчиняться приказам, ясно? Если вы не станете подчиняться приказам и ваш груз покинет этот порт, вас будут судить военным трибуналом и приговорят...
Майор выдержал короткую паузу и закончил фразу, выговорив последнее слово самым ледяным тоном, на какой был способен:
— ... к смерти.
— Но мы с семьей будем полностью уничтожены, — заметил Одим, пытаясь выдавить улыбку.
Майор поманил пальцем одного из телохранителей. Тот добыл из-под мундира бумагу.
Майор припечатал бумагу к столу.
— Здесь все написано. Вот, подпишите в знак того, что ознакомлены с новыми порядками.
Пока Одим не глядя подписывал, майор скалил зубы в улыбке, потом добавил:
— Да, и кстати, как иностранцу, вам придется теперь каждое утро отмечаться у моего подчиненного, который будет отвечать за ваш район. Канцелярия разместится в складе по соседству с вами, так что далеко ходить не придется.
— Сударь, разрешите повторить: я не иностранец. Я родился в этом городе, в двух шагах отсюда. Я председатель городского торгового совета. Можете сами узнать.
Одим развел руками, и сложенная в несколько раз листовка выпала у него из-под пальто. Беси не торопясь вышла вперед и, осторожно подобрав, бросила листовку в камин. Майор не обратил на нее внимания, как не обращал внимания и раньше. Задумчиво, словно оценивая реакцию Одима, майор поцокал языком и грубо продолжил:
— Повторяю. Каждое утро будете отмечаться у моего подчиненного. Его зовут капитан Фашналгид, и он у вас под боком.
Услышав это имя, Беси прислонилась к камину. Должно быть, жар разгоревшегося от листовки пламени овеял ее щеки, потому что они вспыхнули румянцем.
Когда майор Гардетаранк и его охрана ушли, Одим закрыл дверь в упаковочный цех и присел к камину. Он медленно наклонился вперед, поднял с ковра изжеванную спичку и бросил ее в огонь. Беси опустилась возле хозяина на колени и взяла его за руку. Довольно долго оба молчали.
Наконец Одим заговорил.
— Ну что, дражайшая Беси, мы угодили в ужасный переплет. Каким образом нам теперь выходить из положения? Где все мы будем жить? Здесь, скорее всего. Возможно, нам удастся что-то сделать с этими обжиговыми печами, которые стояли раньше почти без дела, к тому же у меня есть связи. В этой комнате можно неплохо устроиться. Но если мне запретят торговать, тогда... тогда мы на грани разорения. И они это знают, негодяи. Эти ускуты хотят превратить нас всех в рабов...
— Этот военный, он ужасный. Его глаза, зубы... он пучеглазый, как рак.
Одим сел в кресло и прищелкнул пальцами.
— При счастливом стечении обстоятельств все можно исправить. Во-первых, этот Фашналгид за стеной. Нам повезло, что он, этот капитан, у нас на постое — я заметил, как он смотрит на тебя. Он читает книги и, возможно, вполне цивилизован. Моя жена хорошо его кормит. Возможно, нам удастся убедить его помочь нам.
Одим за подбородок приподнял лицо Беси и заставил ее взглянуть ему в глаза.
— Всегда есть выход, моя курочка. Давай, беги к соседям и взгляни на этого славного капитана Фашналгида. Пригласи его сюда. Скажи ему, что у меня есть для него подарок. Не сомневаюсь, что он смягчит для нас правила. И, Беси... он, конечно, уродлив, как горный дьявол, но пусть тебя это не смущает. Будь с ним поласковей, ты поняла меня, курочка? Будь как можно ласковее, а это значит — очень-очень. И даже немножко соблазни его — ты понимаешь? Даже если придется перейти границы. Наши жизни зависят от этого, понятно?
Одим дернул себя за длинный нос и невесело улыбнулся.
— Лети, моя голубка. И помни — ни перед чем не останавливайся, чтобы завоевать его.
Глава 4
Военная карьера
Ограничение числа жителей актом «О проживании» было встречено и воспринято с различных точек зрения на приказы олигархии. В привилегированных кварталах города люди кивали и говорили: «Как мудро, какое замечательное решение». Близ доков жители Кориантуры восклицали: «Что этот байвак придумает дальше!»
Эедап Мун Одим, вернувшись домой, в перенаселенное пятиэтажное жилище, ничем не выдал своего тревожного настроения. Он не сомневался, что очень скоро полиция вызовет его и укажет на то, что он и его семья входят в явное противоречие с новым законом.
Поздним вечером, обняв на ночь детей, он пристроил свое худое тело возле сонной жены и приготовил разум к пауку. Он ничего не сказал супруге, понимая, что ее картинные терзания, ее слезы, ее непременная беготня по комнате, традиционные сочные поцелуи, которыми она громко наградит троих детей, никак не решат его проблему. Когда дыхание жены стало ровным, как благоуханный ветер в осенних перелесках Кай-Джувека, Одим собрался с духом и вошел в то состояние малой смерти, что было входными вратами в паук.
Для бедных, несчастных, переживающих всевозможные бедствия осужденных это прибежище всегда было открыто. Вход в паук даровал возможность общения с сознанием тех, чья жизнь в обычном мире завершилась. Ни церковь, ни армия не распространяли свою власть на мир мертвых. Огромный мир усопших был чужд всякому подавлению или ограничению прав личности; даже бог Азоиаксик не был здесь властен. Только духи и еще более отдаленные по степени нисхождения останки существовали здесь в состоянии упорядоченного упокоения, непрерывно опускаясь к невосходящему солнцу Всеобщей Прародительницы, принимающей в свое лоно всех некогда живших.
Подобно перышку, трепещущая душа Эедапа Мун Одима опустилась вниз, чтобы узреть душу отца, лишь недавно ушедшего из Верхнего мира, и услышать отцовские слова.
В настоящий момент отец представлял собой подобие дурно сделанной золоченой клетки. Непросто было проникать взором через обсидиан не-существования, но когда душа Одима выразила свое почтение, отцовская душа мерцанием дала ответ. Одим изложил свои затруднения.
Душа слушала, иногда делая замечания, сопровождавшиеся появлением легких облачков золотистой мерцающей пыли. В свою очередь, душа общалась с рядом останков предков, длинной цепью нисходящих во тьму. Наконец отец передал Одиму совет.
— Милый и возлюбленный сын, твои всегдашние заботы о нашей семье и твоя теперешняя о ней тревога делают тебе большую честь. Семья должна полагаться только на себя, поскольку правительство не относится должным образом к семейным узам. Твой добрый брат Одирин Нан живет далеко от тебя, но он, как и ты, всегда внимателен к нашим бедным родственникам. Отправляйся к нему. Отправляйся к Одирину Нану.
