Виктор Сапарин - Ультраглаз (сборник)
Все стало вращаться вокруг. Шервуд закрыл глаза. Но вращение продолжалось.
— Держитесь! — крикнули ему. Видимо, там, откуда с ним разговаривали, почувствовали, что он падает в обморок, хотя Шервуд и забыл включить экран, — следовательно, его не могли видеть. — Мы выхватим вас, как только чуть стихнет. Вихрелеты не могут войти в зону.
— Закрепки… — сказал или подумал Шервуд.
Толчок отбросил его, шнур лопнул, голос из внешнего мира оборвался.
Шервуд несколько секунд с удивлением рассматривал уходящий вверх купол башни (он не мог сообразить, почему очутился на спине), потом сознание покинуло его.
6.— Башня рассыпается… — Гаскар тронул рукоятку и Дэвис увидел то, что первым заметил француз. Нижняя половина станции давно исчезла с экрана. Сейчас перед глазами Дэвиса проплывала, как диковинная рыба в аквариуме, верхняя часть. В нее входили центральное здание, башня и какие-то ответвления, напоминающие шлейф. Миг — и она повернулась к Дэвису головой, башней, похожей на вертикально поставленное яйцо. Гаскар прибавил увеличение, и башня, сильно вытянутая, теперь напоминала палец, она заняла весь экран. Палец как-то стаивал сверху… От него отлетали ошметки, кружились и исчезали. Он укорачивался на глазах.
— Ну, теперь конец? — высказал предположение Дэвис. Он взял в руки микрофон.
— Как раз, когда Шервуд откликнулся! — Гаскар был вне себя.
— Подводным лодкам — внимание! — скомандовал Дэвис. — Он падает.
«Палец» на экране стал распадаться на волокна. Одни отлетали, точно ими выстреливали, другие полого планировали.
— Ведите вниз, — распорядился Дэвис.
На экране все поползло вверх. Стало темнее, прибавилось пыли. Потом в клубах тумана показались кипящие волны. Белая пена просвечивала даже в полумраке.
— Все, что мы можем сделать, — сказал Дэвис, как бы оправдываясь, Подлодки идут с ураганом, они держатся его оси. Включите воду!
Гаскар протянул руку. Экран на мгновение погас и тут же вспыхнул. Вихри, клубы — все исчезло. Теперь это и правда был аквариум. Гигантский аквариум, именуемый океаном. Спокойная глубина, равнодушная ко всем волнениям там на поверхности. Ровный зеленоватый фон, слабо светящийся. Но вот выдвинулось что-то длинное и остроносое. Вдали показалась такая же, только уменьшенная и не столь ясная тень. Еще дальше, в глубине, угадывалась третья.
— Сколько их? — спросил Гаскар.
— Пятьдесят.
Француз сманипулировал рукояткой, и на экране вдруг возникло много туманных теней. Как стая рыб, медленная и молчаливая.
— Идут строем!
— Непохоже, чтобы сверху что-нибудь падало.
— Пластилит не тонет.
— Может быть, они удержатся на нем?
— А для этого пловучесть пластилита недостаточна. Если бы башня уцелела, конечно, она плыла бы как пузырь. Там все двери сами задраиваются и много всяких переборок. Но не выдержали закрепки… Вот что-то или кто-то!
Гаскар прибавил резкости. Предмет или человек походил на длинную соринку. Он не делал никаких самостоятельных движений. Выше появилась еще соринка. Она медленно опускалась в вертикальном положении. В стае «рыб» произошло изменение: там, видимо, заметили странные предметы. Две тени метнулись к соринкам и поглотили их, словно склевали.
— Мы подобрали их, — раздался громкий голос через минуту. — Но оба в отчаянном положении.
— Выходите из зоны урагана, — распорядился Дэвис, — и немедленно всплывайте. Воздушную помощь высылаю.
Гаскар, не дожидаясь указаний, начал передавать координаты вихрелетам.
7.— Ну, вот, — сказал спокойно доктор здоровья, — вам разрешается первое свидание.
Сидевший в кресле, забинтованный так, что виднелись одни глаза, видел перед собой полверанды, часть баллюстрады и дерево, усыпанное яркими розовыми цветами. Сбоку за пределами видимости слышался шум прибоя. Он хотел повернуть туда голову, но кресло, словно понимая, что это ему трудно, само повернулось в ту сторону и подкатилось на своих бесшумных колесах к самому краю, обращенному к морю. Волны шли и шли из-за горизонта и накатывались, шурша галькой: брызги долетали до каменного пола.
— А диета? — спросил Шервуд и не узнал своего голоса. — Я имею в виду диету впечатлений. Можно мне, наконец, узнать, что делается на белом свете? — закончил он уже почти твердым голосом.
— Постепенно, — улыбнулся доктор. Его улыбка относилась к тону голоса Шервуда. Он неслышно удалился.
Минут пять Шервуд пробыл наедине с морем. Потом ему почудилось, что позади кто-то есть. Он не успел ничего подумать, как рядом с его креслом очутилось второе. В нем сидел совершенно не забинтованный, укрытый только пледом, с вытянутой неподвижной ногой Костя. На лице его Шервуд различил множество светлых пятен — следов синяков и кровоподтеков. Но голубые глаза Кости сияли, и Шервуду показалось, что и розовость, хотя и несколько ослабленная, коснулась заново его щек.
— Я давно просился к вам, — сообщил Костя.
После этого оба вдруг замолкли. Слишком много они могли сказать друг другу. Говорить не имело смысла.
Шервуд вспомнил, что доктор здоровья разрешил ему лишь несколько минут разговора.
— Как нога? — спросил Шервуд.
— Будет работать, — отмахнулся Костя. — Только через полгода. Он сказал это с таким видом, словно какое-то более важное событие заслонило другие заботы. Шервуд, наконец, догадался:
— А как ваша… знакомая? Та девушка?
Костя ничуть не сконфузился; наоборот, он весь расцвел.
— По-моему, получилось, — сказал он. Он протянул руку к карману сбоку кресла, достал прямоугольный кусок картона и протянул Шервуду.
Шервуд взял прямоугольник в руки. С картона на Шервуда смотрел человек, в котором смутно проглядывали какие-то черты Кости. Тоже юноша, но чуть повзрослев, в смятой рубашке с засученными рукавами, он стоял, чуть наклонившись, и протягивал Шервуду сильные и довольно грязные руки. В них сверкал, именно сверкал кусок мыла, скользкий, давший уже несколько пузырей, блещущий на солнце. Девушка с кувшином в руке, облупленном в одном месте и помятом в другом, оживленно что-то рассказывала, глядя в лицо юноше. Ее лицо было повернуто в профиль, и Шервуд узнал ее. Струя воды лилась в руки и мимо рук юноши, разлетаясь светлыми брызгами, на землю. Поодаль стояла палатка, а прямо от ног юноши и девушки тянулась до горизонта и, чувствовалось, дальше за горизонт ровная свежая просека с неубранными еще кое-где, спиленными под корень деревьями. И — больше ничего. Ни машин, ни тракторов, только толстые вмятины, следы на земле, в один из них налилась вода и отражала голубое небо с облачками.
