Ежи Жулавский - Победитель. Лунная трилогия
В Поперечной Долине, 168 часов после полудня,
третьи лунные сутки.
С восхода солнца мы уже проделали около пятисот километров и приближаемся к выходу из долины. Просторное скалистое горло сужается все больше, и валы по обе стороны становятся гораздо ниже. Выход из ущелья на Море Фригорис виден уже гораздо явственней, и кажется, расширяется по мере того, как мы к нему приближаемся, и скалы, сотворившие эти ворота, растут у нас на глазах. На закате солнца мы снова будем на равнине, только бы все туда добрались…
Какой страшный путь прошли мы сегодня! Уже несколько долгих часов мы вздрагиваем от любого шороха, взглядывая на гамак Вудбелла — неужели все?.. Он умирает, в этом нет никаких сомнений. Теперь он лежит тихий и спокойный и только смотрит на нас умоляющими глазами, в которых видно, как он хочет, как сильно хочет жить! А мы ничем не можем ему помочь.
Последнее потрясение, пережитое во время переправы через расщелину, повредило ему еще больше. Мы преодолели уже почти две трети пути, когда под 3° в. д. встретили препятствие, которое чуть было не заставило нас вернуться обратно на Море Имбриум. Солнце уже низко стояло над горизонтом, и вся западная сторона долины тонула в непроницаемой темноте, едва нарушаемой тут и там слабым светом Земли. Нам приходилось держаться подножия восточного вала, чтобы не заблудиться в темноте. Вал достигал здесь наибольшей высоты и возвышался над нами, подобно отвесной скале Альп, под которой мы двигались до полудня.
И вот в этом месте мы неожиданно заметили в нескольких сотнях шагов перед собой черную полосу, преграждающую нам путь по всей ширине. До этого мы не видели ее из-за легкого возвышения грунта. Приблизившись к ней, мы увидели, что это расщелина, прорезающая поперек оба скалистых вала и дно долины. Она до самых краев утопала в темноте, поэтому о ее глубине нельзя было догадаться. Тысячеметровые высокие стены гор были прорезаны ею до самого основания.
Мы остановились, бессильные перед этой новой и непреодолимой преградой.
На карте мы видели эту расщелину, прорезающую возвышенность, которая отделяет Море Имбриум от Моря Фригорис в юго-восточном направлении, но не предполагали, что она может быть настолько глубокой, чтобы углубиться в дно Поперечной Долины, лежащее в двух-трех тысячах метров ниже уровня окружающих возвышенностей, простирающихся за горными валами. Пот выступил у меня на лбу, когда я увидел эту пропасть перед нами. Петр тихо выругался.
Тем временем Томаш, обеспокоенный как нашим поведением, так и тем, что автомобиль остановился, начал допытываться, что произошло. Мы боялись сказать ему правду, однако он, не доверяя, видимо, нашим ответам, собрав последние остатки сил, поднялся и посмотрел в окно. Через минуту он снова лег спокойно и на вид безразлично. Единственное, что он сказал, было:
— Они не хотят, чтобы я жил…
— Кто? — удивленно спросил я.
— Братья Реможнеры, — ответил больной и замолчал, закрыв глаза, как бы в ожидании смерти.
Я не разговаривал больше с ним и не имел времени задуматься над значением этих странных слов, так как нужно было посоветоваться с Петром, что теперь делать. Мы думали даже о возвращении на Море Имбриум, когда Петру пришла в голову счастливая мысль: с помощью сильного прожектора осветить дно расщелины и посмотреть, насколько она глубока. Приблизившись к самому краю, мы пустили туда луч света. Расщелина, достаточно узкая в этом месте, не была особенно глубокой. Наоборот, дно ее было засыпано щебнем, в котором торчали огромные обломки скал. Это было похоже на высохшее русло мощного горного потока. И кто знает, не текла ли здесь некогда вода, воспользовавшись дорогой, образованной для нее иными силами?
Свет прожектора скользил по черным, беспорядочно нагроможденным камням и исчезал в глубоких трещинах, а мы все смотрели туда, не в состоянии ничего решить. Тогда к нам приблизилась Марта.
— Почему вы не пускаетесь в дорогу? — спросила она таким голосом, как будто отдавала нам приказ. И добавила, кивнув головой в сторону Томаша: — Я должна жить ради него… со мной теперь можете ничего не бояться…
Мы удивленно смотрели на нее. Что с ней произошло? Никогда еще она так не разговаривала с нами. Глаза у нее странно блестели, а во всем облике, в словах и в движениях чувствовалось нечто новое, необъяснимая уверенность в себе. Ох, как же красива эта женщина! Варадоль уставился на нее пылающими глазами, и меня охватило бешенство по отношению к нему. Я резко схватил его за плечо и закричал зло:
— Ты не знаешь, что у нас нет времени?! Говори, куда ехать: вперед или назад?
Петр быстро повернулся ко мне, и мы мерили друг друга взглядом, готовые в любой момент кинуться друг на друга.
И тогда зазвучал тихий, насмешливый и пронзительный смех Марты. Сотня игл как будто впилась мне в сердце. Мы оба, устыдившись, опустили глаза, а она отошла, слегка пожав плечами. Я почувствовал, что начинаю ее ненавидеть.
В конце концов мы решили спуститься в расщелину и проехать ее по устилающим дно камням. Но это легче было сказать, чем выполнить. В одном месте, здесь же у восточной стены, мы нашли относительно пологий спуск и начали осторожно спускать по нему автомобиль. Однако самое худшее ожидало нас на дне расщелины. Сюда не доходил ни свет Солнца, ни свет Земли, поэтому мы оказались в полной темноте. Я не могу передать словами все трудности этого пути в несколько сот метров. Прожектор освещал только небольшое пространство перед нами, ориентироваться в темноте было невозможно. Поочередно один из нас шел пешком впереди, а другой оставался у руля. Автомобиль постоянно кренился, подскакивал, ударялся о камни или падал, один раз он даже увяз так, что мы сомневались, сможем ли его вытянуть. Наконец мы добрались до противоположной стороны расщелины. К счастью, грунт тут когда-то обвалился, поэтому создалось возвышение, по которому мы с помощью «лап» взобрались наверх.
На половине подъема мы уже оказались в солнечном свете. Переход от полной темноты к свету при одном движении автомобиля был настолько быстр, что мне пришлось зажмурить глаза перед этой заливающей нас волной света. Когда я снова открыл их и оглянулся назад, мне показалось, что весь этот путь был сном. В нескольких сотнях шагов позади себя я видел край внезапно обрывающегося грунта, между нами и этим краем был пояс абсолютной темноты. У меня только возникло какое-то неясное воспоминание, что несколько минут назад мы были там, на дне этой, казалось, бездонной расщелины, в полной тьме, пробирались по черным ужасным камням, возникающих перед нами в электрическом свете — но не мог поверить в реальность этой жуткой переправы.
