Алексей Егоренков - Змеиный бог
— Что это?
— Сам мне скажи, — ответил Пепел.
— Это… это не может быть у вас. Это послание… одного важного существа. Которое наш бог.
— Нам нужно послушать, о чем ваше существо говорит. Испанец богат, он даст много золота.
Индеец секунду поколебался, потом сказал:
— Хорошо. Ты неси испанца за мной.
Между задних колес его мотоциклета было напутано подобие сетки для багажа: просто клубок ремней, без всякой системы и продуманного крепления. Пепел взвалил на нее торговца, и сыромятная подпруга затрещала, провалившись едва не до самого гудрона.
Ревущий Буйвол склонился над Пако и быстро заплел кожаные ремни вокруг ног и плеч торговца, сплетая необычные ацтекские узлы. Покончив с мексиканцем, вожак обошел машину и голыми руками подтянул несколько муфт и гаек, ослабших в дороге.
— Тебя тоже повесим. — Он указал Пеплу на ремни. — Я вас отвезу в Храм Уничтожения.
— Гм. — Стрелок прикусил сигару.
Вожак подошел к нему, хрустя ледяной кашей.
— Ты хотел себе жреца. Моя сестра верховная жрица, — сказал он. — В Храме Уничтожения.
— По… — начал слингер.
Что-то кольнуло его в ладонь. Стрелок опустил глаза. Медицинская игла. В пальцах Буйвола был зажат уже знакомый Пеплу короткий дротик.
В ту ночь, когда слингер видел свою индейскую ведьмочку Трикси в последний раз, на дикие пляжи Майями тоже сыпался град, а вслед за ним ливень, а потом снова град, и всё это вперемежку с ударами многотонного океанического прибоя, осаждавшего архипелаг со всех фронтов. Не более чем обычная флоридская свистопляска.
Внутри танцевального клуба тоже было сыро. Сквозь прохудившийся железный потолок местами сочилась и брызгала дождевая вода. Она разбивалась о потолочные вентиляторы и опускалась на танцпол легким туманом, в котором метались прожектора цветомузыки. Дождевые брызги попадали в мартини и на смуглые лысины приезжих колумбийских мафиози. А заодно хорошенько окропляли одежду сопровождавших их загорелых дам.
Трикси вертелась у стойки бара. Она ждала кого-то, но точно не его. Ее было не узнать — вместо наряда лесной амазонки на Трикс было надето вечернее платье с блестками, игравшими в лучах дискотеки будто аврора над Стеной.
Он опять выпил больше, чем ему следовало. Обняв Трикси за талию, он тащит ее сквозь брызги и радугу, сквозь грохот дискотеки, между влажных извивающихся тел на танцполе. Малышка Трикс хочет освободиться, но сил у нее недостаточно.
В туалете он швыряет ее спиной о дверцу кабинки и делает шаг следом. Они оказываются вплотную друг к другу в тесном замкнутом пространстве. Трикси задирает голову и смотрит на него из-под крашеной чёлки, пялится своими глазищами, темными, большими, но всё время какими-то трепещущими, будто глаза птицы или маленькой ящерицы.
— Куда ты дела мои вещи? — спрашивает он. — В твоем номере я уже был, там их нет.
Он стискивает пальцами ее тонкое плечо.
— С днем рожденья, Фриско, — говорит она, встает на цыпочки и пытается укусить его в губы. Но Фриско отпихивает ее прочь.
— Куда ты дела мои вещи? — раздельно повторяет он.
— Ты стал настоящим ковбоем, Фриско, — говорит она. — Ты заходишь в салун… хватаешь саму. прекрасную даму… смотри, какой смелый ты стал.
Трикси роется в сумочке. Фриско переминается с ноги на ногу, и под его ботинками хлюпает вода.
— Так что, на этот раз мы что, утонем, значит? Не сгорим, не заледенеем? — спрашивает он. — Новый конец света? Ты поэтому здесь? Спасаешь мир через танцульки?
— Я взяла для тебя подарок, — говорит она.
Трикси берет его руку в свою. Она колет его в ладонь, и приходит жар, но это неправильный, морозный жар. Фриско сгибает и разгибает пальцы.
— Трикс? Что это? — спрашивает он.
В ответ Трикси молча отпихивает его прочь, с невероятной силой, так сильно, что Фриско, сносит фанерную дверь кабинки, врезается спиной в противоположную стену и едва не проламывает ее, а после медленно оползает на пол.
— Услышь меня, Джош, — зовет она.
Фриско поднимает голову.
— Твое желание исполнено, — говорит она. — Фриско больше не нужен. Он будет только мешать.
— Все мои документы на имя Фриско, — возражает он.
— Фриско больше не нужен, — повторяет Трикс. Она садится у края унитаза, брезгливо подобрав край подола. Трикси опрокидывает свою сумочку в унитаз. Из сумки выпадает лишь несколько картонок. Спустя долгий миг отравленных размышлений Фриско понимает, что это.
— Фриско больше нет, — говорит она. — Здесь все карты. Твоя медицинская страховка и твои права. Ты больше не поедешь в город. Я смогу быть сама. Ты сможешь быть сам
Его горло деревенеет. Трикс усаживается напротив него.
— Ты больше не Фриско, — говорит она, гладя его лицо тонкими холодными пальчиками. — Твое желание исполнено. Ты настоящий ковбой из прерии.
«Какой я к черту ковбой», — думает он.
— Ты настоящий стрелок, настоящий слингер. Мальчик Джошуа умер. Родился слингер. Он не боится ничего. Имя ему Пепел.
— Я нашел в номере мужские запонки, — выдавливает он, и больше не может говорить.
Трикси придвигается к нему и кусает в губы несколько раз, потом облизывает их. У нее на языке кровь.
— Уходи, Джош, — говорит она и нежно гладит его по лбу. — Уходи, Фриско. Ты больше не нужен. Ты будешь только мешать. Его имя Пепел. Уходите оба. Вас больше нет. Он нашел то, что искал.
Она льет в унитаз духи, поджигает картонки, потом поднимается и уходит, и больше он не увидит ее до неведомой поры.
Его желание исполнено. Он слингер. Его имя Пепел.
Его подхватили и понесли под руки, и стрелок постепенно возвратился из страны грёз, обратно в год две тысячи двенадцатый. После дротика в его ладони остался комок тягучей боли. Пепел нащупал онемевшую руку другой онемевшей рукой, поскреб ее и не ощутил ничего, — всё равно, что почесал кусок дерева.
Мотерос отпустили его. Не в силах держать равновесие, Пепел сделал шаг в сторону и повалился на ремни, протянутые между задних колес мотоциклета.
— Мало яда, — сообщил Ревущий Буйвол, устраивая слингера в подпруге. — Но хороший яд. Будешь спокойно ехать, не устанешь.
«Триксепочтекайотль, — подумал стрелок, глядя на фонари из-под приспущенных век. — Ее тайное имя было Триксепочтекайотль».
Два языка синего пламени вырвались из-под мотоциклета, прямо у Пепла из-под ног. Они косо лизнули гудрон, и льдинки, усыпавшие дорогу, запузырились и потекли будто на сковородке. Из-под колес запахло нагретой утренней росой. Мотоциклет дернулся несколько раз и рванул с места, снова увлекая слингера в пучину грёз.
