Далия Трускиновская - Дайте место гневу Божию (Грань)
Его начал раздражать милый смех Леночки, а бензинная вонь делалась все круче, от нее уже с души воротило. На самом деле? Или было что-то третье, подлинная причина тревоги? Он вышел, зная, что до дома – четыре квартала, уверенный – на дорогу уйдет минут десять, и он успеет продышаться. Как вышло, что он пересек проспект? Как, черт возьми, вышло, что он пересек проспект?!!
Это было решительно ни к чему. Чтобы попасть домой, Кузьмину следовало прошагать квартал по правой стороне проспекта, потом свернуть, опять же направо, и через три квартала он уже практически был дома. Но его понесло налево, по Трифоновской, и был же, был момент прозрения! Он посмотрел на витрину мебельного салона – и это оказалась витрина обувного магазина. Он еще спросил себя – что за ерунда? И тут же словно кто-то поволок его дальше, смахнув в небытие подставки с итальянской обувью. Дальше?..
Дальше был двор. Только там он опомнился. Он прошел не четыре, а, пожалуй, все десять кварталов. Он продышался – бензиновая вонь ушла. Удивленный и немного испуганный – уж не спал ли на ходу? – он повернулся и увидел Ольгу Черноруцкую.
Она подкралась незаметно, стояла на свежевыпавшем снегу и ждала, пока он обернется.
– Вы что себе позволяете? – спросил Кузьмин.
Черноруцкая молчала. Только смотрела ему в лоб. Похоже, впервые в жизни он видел, как молчит эта стерва. Видел и слышал.
– Ну, знаете ли! – возмущенно воскликнул Кузьмин. Он уже понял, что сделался жертвой гипноза, что нужно уносить отсюда ноги, и повернулся в другую сторону, но там ему заступил дорогу мужчина, высокий, сутулый, с унылыми усами. Кузьмин растерялся – обложили! Он пожелал высказать Ольге все, что о ней думает, шагнул в ее сторону – но там уже стояла девушка, на вид – ровесница Леночки, в вязаной шапке и старой дубленке.
– Да чтоб вы сдохли! – воскликнул Кузьмин, резко развернулся – и тут оказалось, что Ольга бесшумно перенеслась к нему за спину. Но рядом с ней стояла еще какая-то женщина с невнятным лицом, да и женщина ли? Кузьмин, чтобы обойти эту парочку, принял влево, но там был парень, державший за руки двоих детей, а мальчиков или девочек – не понять.
О том, что Черноруцкая сует нос во всякие потусторонние явления, Кузьмин знал уже давно. Когда эта стерва начала против него клеветническую кампанию в газетах и на телевидении, когда затеяла свои независимые расследования, он тоже стал собрать о ней информацию. Оказалось – много чего нахваталась, а профессионально умеет только врать в камеру.
Ох, как пожалел сейчас Кузьмин, что не принял всерьез ее интереса к методам воздействия на психику! Нужно было столкнуться с этим лично, персонально!..
Однако было странно – почему она молчит? И почему все эти люди, которых она нагнала полон двор, тоже молчат?
А людей никаких нет – догадался вдруг Кузьмин, это она так пугает. Надо же – ведьма, настоящая ведьма! А что положено сделать с ведьмой? Ее положено… ага! Перекрестить! И вообще – чем меньше ее боишься, тем больше толку. Подумаешь – гипноз! Теперь, когда Кузьмин понял, в чем проблема, гипноз ему не страшен.
Он решительно двинулся к Ольге.
– Если ты, мать твою, немедленно не прекратишь эти штучки!..
Дикое раздвоение действий тела и души ошарашило его хуже итальянских башмаков в мебельном окне и трущобного пейзажа вместо родного подъезда. Он всем сердцем устремился вперед – однако ноги сделали несколько шагов назад.
Ольга, опять же – бесшумно, оказалась рядом. Кузьмин отчетливо видел ее лицо. Другие лица сгруппировались за ее плечами – бесплотное воинство гипнотических видений, созданных ее волей, дивизия глюков!
Лицо Ольги принялось расти. Вот это было уже действительно страшно. Душа метнулась вправо и влево. Ноги совершенно самостоятельно отступали назад.
А потом прозвучал мужской голос. Сперва был непонятно чей вздох, после него – этот совершенно незнакомый голос, и произнес он обреченно, с безмерным сожалением:
– Суд Божий…
И лицо Ольги совсем приблизилось, стало ничуть не меньше портфеля, что нес с собой Кузьмин, и сильнейший бело-голубой удар отправил Кузьмина в долгий-долгий полет…
Потом все было именно так, как бывает, когда человек свалится в погреб, к подножию каменноугольной горы, и на него оползет куча угловатых промерзших глыб.
То, как барахтался под углем, Кузьмин вспоминать не любил, не хотел – и не вспоминал. Только то, что было до падения.
Он хотел умом понять, что же произошло в ту ночь. Поняв, он мог действовать. Все детали свидетельствовали – гипноз! Скорее всего, она, видя, что все нападки в прессе бесполезны, обратилась к какому-то специалисту. И ее алиби – телемарафон! миллион зрителей! – гроша ломаного не стоит. Она вела марафон и язвительно усмехалась, думая – вот сейчас ноги несут Кузьмина по Трифоновской, вот он уже во дворе, а вот, как договаривались со специалистом, Кузьмин видит ее огромное лицо!
Нужно было понять, кто в городе промышляет такими штучками. Кузьмин не хотел, чтобы семья знала про его затеи, он не просил газет с объявлениями – кроме всего, очень неудобно обращаться с газетой, когда владеешь лишь одной рукой. Он шарил в Паутине и действительно набрел на некоторые городские адреса. Однако напрямую ни один шарлатан гипноза не предлагал, предстояла кропотливая работа по выявлению подлеца…
В конце концов Кузьмин случайно обнаружил сайт для обездоленных. Безногий искал женщину от сорока до пятидесяти, согласную на переезд. Глухой – глухую. Слепой был согласен на жену – инвалида третьей группы по зрению. Некто в депрессии – искал собратьев, чтобы плакать вместе. Некто разочарованный – ждал поддержки от себе подобных, чтобы вместе проклинать несовершенство мира. И так далее…
Сперва Кузьмин, набредя на убогий сайт, выскочил оттуда пулей. Сидя в Сетях, он вовсе не желал намеков на свое жалкое положение. Он уже достаточно приспособился отстукивать письма одной левой и часами не вспоминал, что навеки лишен движения. Потом он все же несколько раз туда возвращался. Сперва ему стало любопытно – до какой степени увечья надобно дойти, чтобы отказаться от мысли о супружеской близости? Потом он вскрыл письмо парализованного парня, повздыхал – и вечером попросил Галину отыскать довольно дорогое французское лекарство, которое ему самому ни малейшей пользы не принесло. Он написал парню, узнал его почтовый адрес, и Галина выслала ампулы.
Все-таки Кузьмин где-то в глубине души оставался врачом.
На сайт обездоленных он заглядывал не часто – раз в неделю, пожалуй, искал товарищей по несчастью, некоторым отвечал и давал советы. Когда бывшие подчиненные пришли поздравить его с днем рождения, их эта деятельность привела в восторг.
