Сергей Лексутов - Полночный путь
Снятые шкуры еле-еле в трех санях уместились. Загасили факелы и поехали. Кони немножко отдохнули, и теперь бодро рысили. Оно, конечно, факелы здорово бы помогли, если бы волки повторили нападение, но зимними ночами лучше ездить без факелов. Потому как, при факеле, видно только под ним, а весь остальной мир прячется за стеной тьмы. А без факелов — неплохо видно и дорогу, и окрестности. Стрелы работники собрали, но нескольких недоставало, да десяток оказались сломанными. Серик пополнил колчан из запаса, так что, было чем отбивать новые нападения.
Вскоре кони еще больше оживились, а потом и люди увидели огонь, горящий над воротами постоялого двора. Сонный хозяин, по привычке ругаясь, открыл ворота, прищурясь, спросил:
— Кто такие? Купцы, што ль?
— Купцы, купцы… — брюзгливо проворчал Горчак, вылезая из саней. — Дневать у тебя будем, кони сильно притомились. Снедь своя…
— Эт, как же вы прошли ночью?! Вторую неделю волки шалят, днем проходу не дают…
— Отшалились… Эвон, трое саней шкур…
— Ну, вы и круты-ы… — покрутил головой хозяин постоялого двора.
Отдохнув сутки на постоялом дворе, выехали на укатанный Новгород-Северский тракт, который вскоре свернул на лед Десны, и дальнейшее путешествие было спокойным. Серик пристрастился спать, под скрип полозьев. Его угнетало лишь одно; Анастасия была молчалива, и будто избегала его. Но потом подумал, что отче настоятель и не в такую тоску может вогнать своими речами.
Сани не телеги, а тройки не пары; иногда проходили и по два перегона, так что, Киев завиднелся раньше сроку.
Глава 4
Поднимаясь средь бела дня со льда к воротам, обнаружили, что ворота заперты, а над стеной торчат шлемы стражи.
Горчак проворчал:
— Накаркал… Не иначе, лазутчики донесли, что идет кто-то… Скорее всего печенеги.
С надвратной башни грозно вопросили:
— Што за люди?
Горчак толкнул локтем Серика:
— Разговаривай ты… Мне все еще приходится таиться от Рюриковых дружинников…
Серик задрал голову, крикнул:
— Люди купца Реута!
— Ба-а… Серик?.. С каких это пор ты человеком Реута стал?
— Да только на пару месяцев. Я купеческую дочку в пустынь сопровождал, а то Реутовы стражники все в Сурож ушли, и там зазимовали. Нам ворота-то откроют? Или оставите на растерзание печенегам?
— Откуда про печенегов знаете? — удивился воин. — Они еще далеко. Вече у нас. Народ как узнал про приближение печенегов — сразу в набат ударили. Все ж знают уже, что Рюрик латинскую веру принял. Вот и думают: печенеги снаружи полезут, а он им изнутри помогать будет.
— А почему мы набат не слышали?
— Да давно уж ударили. С полудня шумят на торжище. Многие хотят побить Рюрикову дружину, да и самого его… — стражник отклонился от бойницы, заорал кому-то: — Ворота откройте! Подмога пришла. Там, на торжище, Серик, Батутов брат, не помешает…
Пока ехали до Реутова двора, Серик с Горчаком надели кольчуги, шлемы. Пока обоз втягивался во двор, успели и коней оседлать. Вскочили в седла. И тут к Серику подбежала Анастасия, ухватилась за стремя, запрокинула прекрасное, разрумянившееся от мороза и волнения лицо, выкрикнула:
— Любый мой! Я ждать тебя буду — сколько батя позволит! Добейся чести! — и, выпустив стремя, убежала в ворота, вслед за последними санями.
Серик, ошеломленный, стоял на месте, а Горчак уже мчался по пустынной улице. Наконец пришел в себя и полетел, как по воздуху — душа пела, будто стрела в полете.
При въезде на торжище, Горчак опустил на лицо личину. Серик опускать личину не стал. Кто-то, при виде Серика, весело заорал:
— Ба-а… Серик?! А мы уж думали — ты пропустишь эдакое веселье… Шарап со Звягой во-он там, где Рюриковы дружинники сгрудились…
Горчак проговорил из-под личины:
— Пошли к возвышению. Чую, без моего свидетельства не обойтись. Кажись, Рюрик уболтал маловерных?..
Когда приблизились к возвышению, расслышали голос Рюрика, он рассудительно вещал:
— Это все наветы моих врагов! Ну, рассудите сами; с какой такой больной головы мне, русскому князю, принимать латинянскую веру?..
Тут же, чуть отступя от края, стоял князь Роман. По лицу его было видно, что он и верит, и не верит Рюрику. Тем временем к возвышению вплотную подъехал Горчак. Резким движением откинув с лица личину, медленно выговорил:
— Князь Рюрик, узнаешь меня?
Рюрик машинально ляпнул в полголоса:
— Горча-ак… — но тут же спохватился, и на все торжище выкрикнул: — Вот, поглядите, один из тех, кто наветы распускает!
Горчак, не менее громким голосом, вопросил на все торжище:
— А поведай-ка киевлянам, куда ты ходил походом?
— В Царьград я ходил, воевать против проклятых латинян…
— А я в твоей дружине ведь ходил… Только, помнится мне, что Царьград Маракандой назывался. И твои дружки, германские и франкские крестоносцы, всякие графы и герцоги, тебя так же герцогом Рюриком величали…
Толпа угрожающе наперла, раздались крики:
— Побить их! И вся недолга… Пока печенеги не нагрянули…
Князь Роман поднял руку, он все еще держал толпу в узде, потому как любили его киевляне, заговорил громким, ясным голосом:
— Не гоже русичам убивать русичей! Пусть уходит из города вместе с дружиной!
Кое-кто в толпе был вооружен дрекольем, но большинство были вооружены очень даже неплохо; наряду с топорами, и мечами тоже, на многих надеты кольчуги. Так что, Рюриковым дружинникам тяжко бы пришлось. Они молча стояли в три ряда, перекрывая улицу. За их спинами, спиной к торжищу, стояло еще три ряда. "Бывалые…" — отметил про себя Серик.
Толпа раздумывала недолго, вскоре раздались крики:
— Да пусть уходят! Нешто мы басурманы, своих рубить?..
Воспользовавшись тем, что толпа отхлынула, дружинники ловко сомкнулись в плотный квадрат, быстро прошли к возвышению. Князь Рюрик спрыгнул с помоста, прямо в строй своей дружины. И они пошли прочь, так и не размыкая строя. Незаметно оказавшийся рядом Шарап, проговорил:
— Ишь, выправку показывают… Трудненько было бы порушить такой строй…
Толпа валила следом, выкрикивая угрозы, и что киевляне не всегда такие добрые. На своем подворье, дружинники собрались быстро — люди привычные к походной жизни.
Они вытянулись из ворот не длинной, но грозной железной змеей, и поехали прочь, не оглядываясь. Кто-то из стражников пустил им вслед стрелу, с нанизанной на ней крысой — недвусмысленный намек, что путь Рюрику в Киев заказан.
Серик, Шарап со Звягой, и Горчак долго еще стояли возле ворот и смотрели вслед Рюриковой дружине. Шарап задумчиво пробормотал:
