Вадим Деркач - Меч митры, пепел и тим
Сева загремела посудой - женщина всегда остается женщиной. А мужчина... Мне очень хотелось есть, но я ощущал, насколько ненормально и почти постыдно мое желание. Я уже думал не о том, что сделал многих людей несчастными, а о дымящейся тарелке супа и о том, что надо выглядеть пристойно, умеряя свою жадность. Как прозаично устроен человек. Может быть, он действительно всего лишь плод радиоактивной мутации, а не вершина творения божественного существа?
- Божественно, - выдохнул я, отложив ложку.
- Пойдем, - позвала Сева, беря меня за руку.
В спальне она открыла большой бельевой шкаф и вынула из него стопку белья.
- Ты можешь переодеться, - сказала она, осторожно положив белье на постель. - Это вещи Эльдара.
- Не стоит, - смущенно пробормотал я.
- Брось. Одевай, - выдавила из себя улыбку Сева, - позавчера Эльдар сам решал, что нужно ему, а что нет. Вчера это делали другие. Люди. Похоронили... А сегодня...- Сева запнулась, всхлипнула и вышла из комнаты.
Я вздохнул и провел рукой по вещам, хранящим ЕГО запах, помнящим ЕГО тепло. Он мертв, мой друг. Я не знаю ничего о приметах относительно одежды умерших, но какой вред может быть мне? Если я уже не мира сего, если успел уже заслужить Смерть, оплатить Рай и стать достойным Ада. А моя одежда и правда прилично поизносилась за последние дни.
Я снял с себя костюм, свитер, рубашку, майку. Выбрал в белье тельняшку и вдруг почувствовал на плечах теплые, ласковые руки. Я повернулся и остолбенел - это была Сева. Я смутился. Сева потянулась ко мне. Губы ее коснулись моих. То был жадный, страстный поцелуй. Она жаждала бури, огня, боли... Я закричал и оттолкнул женщину. Во рту был солоноватый привкус крови.
- Прости, Тим, - прошептала Сева, пятясь назад. У двери она остановилась.
- Спи спокойно, Тим. Спи спокойно, - ничего не выражающим, почти металлическим голосом пожелала женщина и закрыла за собой дверь. Холодом повеяло на меня, могильным холодом. Я потряс головой, пытаясь избавиться от отвратительного ощущения.
Нет ничего страшнее женского проклятия.
"Что мне делать? Что?" - устало пробормотал я, опускаясь на постель. Рядом, на тумбочке, лежал сверток. На одном из углов его газета оборвалась, так что можно было определить природу завернутого предмета. Это была книга. Догадка молнией прорезала мою печаль. Я схватил сверток, сорвал с него газету. "Погодин А.Л. Религия Зороастры," - прочитал я на потрепанной обложке. Книга была старая, 1903-го года издания. Как это старик доверил Эльдару такою редкость? Я перелистал пожелтевшие страницы. Все это уже не имело никакого значения. В конечном итоге именно мое любопытство привело к такому печальному состоянию дел. Мое тупоумие... В сердцах я швырнул книгу на тумбочку. Она ударилась об угол и полетела на пол, трепеща страницами, как умирающая бабочка. Обложка оторвалась и упала в сторону, к моим ногам. Не знаю почему, но я поднял ее. Между двумя склеенными картонками был вложен лист. Я потянул за краешек и он легко выскользнул из твердых объятий, развернулся, обнажив свою исписанную мелким почерком поверхность.
"Я не знаю, в чьи руки попадет письмо, но надеюсь, что, когда это свершится, меня уже не будет в живых. В моей жизни достаточно моментов, которых я должен стыдиться. Не буду оправдываться, но хочу хотя бы после смерти сделать нечто, что, если не очистит меня в глазах потомков, то хотя бы не сделает имя мое хулой. В 1941 году мой учитель Борис Анатольевич Хмельницкий привез из экспедиции 9 табличек с клинописным текстом. Эта находка была совершенно неожиданной для местности, где проводились раскопки и, наверное, стала бы сенсацией, если бы не разразилась война. Я был мобилизован, воевал, имел ранения и вернулся только в 1946 году. Хорошо помню тот день, когда я пришел в свой институт. Борис Анатольевич очень обрадовался встрече, но в присутствии посторонних и сослуживцев вел себя со мной подчеркнуто холодно. Мне были неясны причины такого поведения. Как-то я задержался в библиотеке. В большом читальном зале я был практически один. Вошел Борис Анатольевич. Он взял какую-то книгу и сел недалеко от меня. Когда библиотекарша вышла по какой-то причине, он подошел и сунул мне в руки небольшой сверток. "Сохрани это, Рза. Внутри записка. Ты все поймешь. Никому не говори", - отрывисто сказал он и вернулся на свое место. Происшедшее было удивительно для меня, но я не подал виду. Дома в свертке я обнаружил гипсовые слепки с девяти клинописных табличек и записку, где меня просили в течение 10 лет бережно хранить их. Это было завещание Хмельницкого. Через десять дней его арестовали. Больше я не видел моего учителя. Я считал своим долгом продолжить его изыскания. В 1965 году я подготовил к публикации работу. Стержнем ее был перевод первой таблички, где излагалось сказание о слугах Ахуры. Я сдал ее в научный отдел института. Спустя несколько дней в дверь раздался звонок. На пороге стоял чрезвычайно приятный, прекрасно одетый мужчина. Не представившись, он выразил желание переговорить со мной. Я очень удивился, но пригласил его войти - он не был похож на человека, которому можно отказать. Я уже не помню всех деталей беседы, но смысл ее был в том, что публикация моей работы несвоевременна. Мне предложили забрать ее из научного отдела и прекратить всякие исследования в этом направлении. Взамен мне были обещаны всякие блага. Я выставил этого человека за дверь. Он мне дал неделю на размышление. Спустя два дня в моей квартире случился пожар. Потом меня жестоко избили. В довершение ко всему парторг института сообщил, что имеются сведения о моем некоммунистическом образе жизни и, что этот вопрос будет рассматриваться на ближайшем собрании ячейки. Спустя неделю после знаменательного визита я понуро брел домой, когда рядом остановилась черная машина. Двое молодцов затолкали меня в нее. Впереди восседал тот самый визитер. Я почти со стенографической точностью помню ту беседу. "Ну, что, Рза Расулович?" - спросил он, улыбаясь. Я, помнится, здорово разозлился. "Неужели вы думаете, что на вас управы нет?!" - закричал я. "Да, я так думаю," - улыбнулся мужчина и вынул из кармана красную книжицу Комитета Государственной безопасности. "Ну, что, Рза Расулович?" - снова спросил он. И тогда я сломался. Да, сломался. Это мой стыд и позор. Я пообещал, что завтра забираю работу из научного отдела. "Ее вы отдадите мне вместе с черновиками. И имейте в виду, что следующего раза не будет", пригрозил мой злой гений. Снова одарив меня своей замечательной улыбкой, он добавил: "Не надо расстраиваться. Если будете вести себя подобающим образом, скоро станете профессором". Работу я отдал, вел себя хорошо и действительно стал профессором. Я так и не узнал, как звали того странного человека. Но его слова, улыбка навсегда запечатлелись в моей памяти. И вот еще что: на его платке были вышиты инициалы "Э.Д." Гипсовые слепки я уничтожил, но прежде снял с них отпечатки. Их я спрятал во втором томе "Всеобщей истории" Игера. Книга находится в Библиотеке Академии Наук. Дорогой человек, читающий эти строки, прошу тебя изъять их оттуда и в присутствии свидетелей передать вместе с этим письмом в Президиум Академии Наук Республики, т. Ханакаеву. На прощание скажу только одно: эта исповедь не оправдание, это запоздалая попытка исполнить свой долг.
