Сэмюель Дилэни - Пересечение Эйнштейна
— Ты голоден, пастух? — он разрезал дыню пополам и хотел уже бросать мне половину.
Но я слез с МЛ и спустился вниз. Он подождал.
— Спасибо, Ло-незнакомец.
Горбун засмеялся.
— Не называй меня Ло.
Собака впереди повозки завыла.
— Мне. Мне. Мне голодная. Мне.
Он протянул мне половину дыни и потрепал собаку за ухо.
— Ты же уже обедала.
— Я дам ей половину своей доли, — сказал я.
Горбун покачал головой.
— Она работает на меня, и кормить ее обязан я.
Он отрезал кусок от своей доли и бросил собаке.
— Откуда ты, пастух?
Я назвал свою деревню.
— Ты будешь в Браннинге впервые?
— Да. Что вы можете рассказать о нем?
— О! — горбун засмеялся, показав желтые зубы. — Я сам там был очень давно. В тебе есть то, что отличает тебя от горожан, да и вообще от всех пару штрихов, которые делают тебя иным...
— Иным?
Он поднял руку.
— Не в обидном смысле.
— Да я ничего и не...
Я прикусил сладкую и мокрую от дыни губу, и горбун захихикал еще больше.
— В навозе встречаются алмазы, — произнес он поговорку. — Не сомневайся в том, что говорит Голубка.
— Голубка, — сказал я. — Она Ла Голубка или нет?
— Ла, Ло или Ле перепутаны там, — он отшвырнул дынную корку. — Алмазы и навоз. Я собираю алмазы в городах так, как это делается в рудниках. Ло, Ла и Ле — вы называете так тех, кто нормален или нет?
— Так принято.
— Было. Так же было и в Браннинге. Но сейчас по-другому. Очень мало, кто знает, про то, как принято в деревне, и никто не сердится, когда его так называют.
— Я сам иной. Почему же я буду сердиться? Просто, так принято.
— Ну вот, опять. Я повторяю, так было и в Браннинге. Но сейчас все по другому. Сейчас третья стадия — алмазы и навоз. Надеюсь, что твоя неотесанность не доставит тебе особого беспокойства. Мне-то самому несколько раз досталось, когда я впервые посетил Браннинг, лет пятнадцать назад. Тогда город был намного меньше, чем теперь.
Он посмотрел на дорогу.
Я вспомнил, что Паук рассказывал мне о пастушьем бизнесе.
— Как сейчас обстоит дело с пастушьим бизнесом? Я имею в виду здесь. В Браннинге.
Горбун сцепил пальцы на животе.
— В Браннинге пять семей контролируют все, что поступает в город, владеет всеми кораблями и сдает в аренду половину домов города. Вероятно, они и купят всех ваших драконов. Из этих семей выделилось пятнадцать или двадцать знаменитостей, таких как Голубка, которых ты с полным правом можешь называть Ла или Ло. И среди них можно найти и неработоспособных с такими же званиями.
— Как я могу узнать таких людей?
— Ты узнаешь их, если попадешь в их круг — но вряд ли ты этого захочешь. Ты можешь всю жизнь прожить в Браннинге и не встретить человека, достойного звания Ло или Ла. Но, если ты будешь так называть каждого встречного, или дергаться, когда тебя так называть не будут, то тебя просто сочтут дураком, помешанным, грубияном или, в лучшем случае, деревенщиной.
— Я не стыжусь своей деревни!
Он пожал плечами.
— Я этого и не говорил. Просто я пытался ответить на твои вопросы.
— Да, я понимаю. Но что же все таки с иным?
— В Браннинге иное — частное дело. Иное в основаниях зданий, оно нагромождается в доках, запутывается в корнях деревьев. Половина города построена на нем. Другая половина может жить без него. Но не рассуждай об этом вслух, иначе тебя назовут невоспитанным и вульгарным.
— Но они говорят об этом свободно, — я показал на стадо. — Я имею в виду пастухов.
— И они вульгарны. Но с пастухами ты можешь беседовать на любые темы.
— Но я иной... — начал я снова.
Но его это явно больше не интересовало.
— ...но я думаю, что мне лучше не говорить об этом никому.
— Неплохая идея, — строго ответил он.
Мог ли я рассказать ему о Челке? Как я смогу вести поиски, если из наша принадлежность к иному — тайна?
— Вы, — спросил я после непродолжительного молчания. — Чем вы занимаетесь в Браннинге?
Вопрос, судя по всему, был ему приятен.
— Я еду в то место встреч, где уставший может отдохнуть, голодный наесться, жаждущий — напиться, а человек, которому скучно — развлечься.
— Я нанесу вам визит.
— Хорошо, — задумчиво сказал горбун. — Немногие пастухи приходят ко мне. Но ты впервые в Браннинге и думаешь, что сумеешь обойти все с несколькими серебряными монетами в кошельке? Хотя, если я помогу тебе, ты хорошо проведешь время.
— Будьте уверены, я приду, — я подумал о Киде Смерти. Я странствовал по бесконечной ночи. Я искал Челку. — Как ваше имя и где я смогу найти вас?
— Мое имя — Пистолет, но ты можешь забыть его. Найти меня можно в «Жемчужине», там я занимаюсь своим бизнесом.
— Жемчужина... звучит зачаровывающе.
— Многие изумительные и зачаровывающие вещи хороши только на первый взгляд, — скромно ответил он.
— Что ты так поздно делаешь здесь, на дороге?
— То же самое, что и ты — направляюсь в город.
— А откуда ты едешь?
— Мой странный друг, у тебя невероятные манеры. Я еду от друзей. Я привозил им подарки, а они в свою очередь тоже сделали мне подарки. Но это не твои друзья и ты не должен расспрашивать о них.
— Извини, — я слегка обиделся на эту формальность, такого я не понимал.
— Ты не понимаешь всего этого? — спросил он мягче. — Но когда тебе придется одеть ботинки и прикрыть пупок, ты получишь гораздо больше ощущений. И еще, скажу тебе по секрету, что через год жизни в Браннинге ты позабудешь мою болтовню.
— Я не собираюсь оставаться там на год.
— Ты можешь остаться там на всю жизнь. В Браннинге много чудес и они могут захватить тебя.
— Я уйду, — настаивал я. — Смерть Кида Смерти завершит мое путешествие.
Пистолет бросил на меня странный взгляд.
— Я уже советовал тебе, парень, — наставительно сказал он, — забыть грубые пастушеские разговоры. Лучше не божись ночными кошмарами.
— Я вовсе не божусь. Красноголовый паразит скачет за этим стадом, навлекая беды на меня и Зеленоглазого.
Горбатый Пистолет решил, что учить дурака (которым был я) бесполезно.
Он засмеялся и хлопнул меня по плечу:
— Желаю удачи, Ло Грязнолицый. И, может быть, этот иной, этот дьявол, в самом деле скоро умрет от твоей руки.
— От моего мачете, — сказал я и показал ему нож. — Напойте про себя песню.
— Что?
— Вспомните, какую-нибудь мелодию. Какая музыка играет в вашей «Жемчужине»?
Он нахмурился, а я заиграл.
Глаза у него натурально полезли из орбит, потом он засмеялся. Горбун раскачивался в своей повозке, хлопая себя по коленям. Музыка внутри меня смеялась и шутила. Я играл. Когда его юмор стал выше моего понимания, я опустил мачете.
