Ганс Доминик - Лучи смерти
— Сильвестр, не покидай меня! Сильвестр, останься со мной!
На мгновение он поднял веки, словно стараясь узнать окружающую обстановку. Потом они снова закрылись, голова глубже ушла в подушки. Он лежал неподвижно.
— Сильвестр!
Это был крик отчаяния. Тихо опустилась она на колени у кровати и закрыла лицо руками.
Атма вошел в комнату. Его вопрошающий взгляд остановился на лице Сильвестра. Пробормотав «он спасен», Атма вышел.
Больной снова открыл глаза и с радостным удивлением увидел прижатую к своей груди белокурую голову.
— Кто это?..
Яна вскочила.
— Он жив!
Сильвестр все еще не узнавал ее.
— Кто это?..
— Яна, твоя Яна с тобой!
Проблеск сознания показался на лице Сильвестра.
— Яна?
— Да, твоя Яна.
— Яна… Яна… — он повторял это имя, словно находя в нем высшее блаженство. Обняв Яну, он притянул ее голову к себе и прижался лицом к ее лицу.
— Моя Яна, — сказал он так тихо, что ей бросилась в глаза его необычайная слабость. Потом он снова закрыл глаза, засыпая, но счастливая улыбка осталась на его губах.
Неслышными шагами приблизился Атма к Яне.
— Он спит, опасность миновала. Тебе тоже нужно отдохнуть, бедное дитя. Оставь меня одного с Сильвестром. Когда нужно будет, я позову тебя.
— Он спит, он спасен, — тихо повторила Яна.
Бросив на спящего долгий взгляд, она последовала за индусом.
Часть третья
В доме Термэлен были именины. Именинник, Андреас Термэлен, встретил свой восьмой десяток настолько бодро, насколько это было возможно.
Пообедал он вдвоем со своей Луизой, которая состарилась вместе с ним. Потом он почувствовал результаты дневных волнений. Руки дрожали больше обыкновенного, спина немного болела.
Жена озабоченно смотрела на него.
Он попробовал пошутить.
— Бисмарк хорошо сказал, что семьдесят лет самый лучший возраст. Ничего с этим не поделаешь!
После обеда он удобно устроился в мягком кожаном кресле. Старые кости могли вытянуться и отдохнуть.
Чета Термэлен была бездетна. Любовь ее распространялась на племянниц и племянников, большей частью уже взрослых и самостоятельных.
Старик хотел вздремнуть после обеда, но непривычные волнения не дали ему заснут.
— Как ты думаешь, Луиза, Вилли приедет сегодня из Эссена?
— Наверно, если у него будет время.
Речь шла о Вильгельме Люссенкампе, главном инженере Эссенской стальной фабрики. Ему было уже около пятидесяти, но для стариков он по-прежнему оставался мальчиком Вилли.
Старик некоторое время размышлял над ответом.
— Если у него будет время… Теперь много дела. Скоро будет война между Англией и Америкой. Я буду рад, если они расшибут себе голову.
Потом его мысли приняли другое направление.
— Кто бы подумал, Луиза, что из того знакомства на корабле выйдет что-нибудь серьезное! Я подумал тогда, что молодые люди считают меня старым дураком, а потом получилось письмо из Америки и еще одно из Швеции. Я должен снова прочесть его.
Луиза Термэлен принесла письма. Старик попробовал читать, но рука его дрожала, и буквы плыли перед глазами.
— Прочти ты, Луиза, у тебя глаза моложе.
Фрау Луиза прочитала уже много раз читанные письма.
Трентон, 14 декабря 1953 г.
Уважаемый господин Термэлен!
Случай помог мне, благодаря сделанным вами указаниям, пролить свет на вопрос о моем происхождении. Я нахожусь, как вы увидите по почтовому штемпелю, в Трентоне. Работаю на тех же государственных сооружениях, на которых служил и Фредерик Гарте. Он погиб от несчастного случая, но его вдова хорошо осведомлена о судьбе отдельных членов семьи. Я познакомился с фрау Гарте и ее дочерью Яной и научился ценить их. Из бесед с фрау Гарте я вынес уверенность, что я сын Гергарта Бурсфельда, осенью 1922 года погибшего в Месопотамии. Время и место детально совпадают со сведениями, которые мне обычно давались относительно исчезновения моего отца. Фрау Гарте нашла сходство между мной и Гергартом Бурсфельдом, портрет которого у нее имеется. Поэтому я считаю вас тоже родственником.
Ваш благодарный Сильвестр Бурсфельд.Письмо было надорвано и носило следы частого чтения.
— Кто бы подумал, Луиза, что люди могут так неожиданно найти друг друга! Прочти и второе письмо.
Она поправила очки и продолжала чтение. Второе письмо было датировано позже.
Линней, 5 июня 1955 года.
Милый господин Термэлен!
Я счастливейший человек на земле, и этим счастьем обязан вам. Если бы вы в свое время не дали мне указаний, я никогда не узнал бы мистрисс Гарте. Тогда Яна Гарте никогда не была бы ни моей невестой, ни женой, которой она станет через два часа. Я хочу сообщить вам о своем счастье. Сегодня мы отправляемся в свадебное путешествие в Италию, Грецию, Египет до пирамид. Яна не знает Старого Света, она всегда жила в Америке. На обратном пути мы заедем к вам на пару дней. От Яны я узнал, что вы 8 июня празднуете свое восьмидесятилетие. Шлем поздравление с берегов Торнеаэльфа[13] и скоро повторим их устно.
Весь ваш…Раздался звонок. Андреас Термэлен проснулся, услыша в передней сильный мужской голос. В комнату вошел Вильгельм Люссенкамп. Он сердечно приветствовал старика и поднес ему корзину с розами, среди которых заманчиво выглядывала дюжина красногорлых бутылок.
— Старое вино для стариков, дядюшка! Поздравляю! Надолго не могу остаться. Мы работаем в ночной смене. Всякими хитростями уговорил я коллегу Андрисена заменить меня на послеобеденной смене. Нанял свободный аэроплан, доставивший меня в Дюссельдорф, и вот я здесь.
Андреас Термэлен выслушал этот поток слов. Долго и сердечно пожимал он руки племянника.
— Меня радует, что ты на пару часов заглянул к старому дяде. За это ты получишь первый кусок пирога.
Вильгельм рассказывал, что за последние две недели число печей увеличилось втрое. Работа производилась днем и ночью при значительно расширенных штатах. Едва просохнув, печи уже снова прокаливались.
Когда, после двадцатичетырехчасового прогревания, исчезал последний след сырости, зажигался настоящий огонь. Жар в печи превращался в белое каление. В это пламя кидали сырье, которое в адской жаре превращалось в благородную сталь.
Нагревание должно было производиться день и ночь, потому что печи не должны были остывать. Работа шла форсированным темпом.
— К чему это все? Что вы сделаете с этой массой стали?
Вильгельм Люссенкамп пожал плечами.
— Не моя забота, дядя. Мы получили приказ выделывать как можно больше стали. Минимум миллион тонн в год. Значит нужно работать. А в общем… я не выдаю никакой тайны: всем известно, что американцы закупили невероятное количество стали.
