Роман Подольный - Легкая рука
…Не бойтесь. Старый Ораз недавно в Мекку ходил. Больше до смерти уже не успеет. Он клятву дал. Большую клятву. Ничьей жизни не отнимать. Поэтому не убили того русского. Не бойтесь. Старый Ораз всегда клятву держит. Зубами скрипел, а велел русского через границу брать. Жив он. Пока Ораз жив. А Ораз долго проживет.
ВОПРОС: Как Соймонов попал в руки Ораза?
ОТВЕТ: Мне Ахмет-хан говорил. Тот русский к развалинам крался. Где мы совещались. Ахмет сзади него шел. Дубиной ударил. Тот и не вскрикнул. Потерял сознание.
ВОПРОС: Откуда Соймонов мог знать о вашем совещании?
ОТВЕТ: Никто ж не знал, что он наш язык понимает. На базаре говорили при нем. Кто ж знал!
ВОПРОС: Как переправили пленника за границу? Куда его потом отправили?
ОТВЕТ: Связанным. С тряпкой во рту. А потом, Ораз говорил, подарит его. Князю Анталу. Это далеко, на востоке Ирапала. Давно Антал у него белого раба просил…
Из письма Дмитрия Соймонова полковнику Вернову
Дорогой Михаил Юрьевич! Вы просили меня еще раз рассказать для Вас историю моего превращения в Митера Неистового. Немного странное желание, если припомнить, как мы с Вами часами обсасывали со всех сторон в несколько официальной обстановке эту мрачноватую историю. А сколько раз мне потом пришлось повторять свой рассказ? Но нужно, так нужно.
Начну с того момента, когда я очнулся после удара по голове и обнаружил себя привязанным к лохматой спине какой-то лошади. Язык своих неожиданных спутников я понимал: они сказали, что мы уже перешли советскую границу, что за жизнь свою я могу быть спокоен, но с родиной и свободой должен распроститься. Они очень жалели, что им пришлось взять меня с собой… Жалели меня. И как ни старался, я не мог достаточно сильно разозлиться.
Почти две недели шел наш караван. Ах, какие я видел горы и ущелья!
Когда же мы прибыли во владения князя Антала и я понял, что стал его рабом, шок был, наверное, слишком силен. Мое боевое бешенство не пришло как раз тогда, когда оно было нужно. Мне отвели угол в лачуге из дикого камня. Дали надбитую глиняную миску, куда раз в день наливали болтушку из ячменной муки и еще раз — кислое молоко. Дали кетмень. И велели рыть им оросительные каналы. До чего же это тяжелая штука — кетмень. Силы мои — обычные — сами знаете. Плохой из меня вышел работник. Где уж!
Надсмотрщик — тот понимал, что я стараюсь. Не трогал, давал привыкнуть.
А князь как-то явился посмотреть работы — и разгневался. Старикашка в белой засаленной чалме и грязном парчовом халате долго орал на надсмотрщика — сам я был слишком ничтожен для него.
А под конец князь приказал своему телохранителю выдрать нерадивого раба плеткой.
Ну на меня и накатило. Опомнился, вижу — князь лежит и восемь телохранителей рядом лежат. Поглядел на кетмень — и выронил. Чувствую — сейчас меня вырвет. Самое главное — людей ведь убил. Самое страшное — сейчас и меня убьют. Лысцов в своей статье берсерков поминал — так ведь у берсерковых врагов винтовок не было. Расстреляют меня сейчас подданные Антала издали — на том и кончится моя Одиссея.
Ну, какое дальше случилось чудо. — Вы знаете. Надо же было, чтобы племя Антала хранило верность древнему обычаю, по которому убитому владыке наследует убийца. Я читал об этом обычае в книгах по этнографии, но предположить, что такое сохранилось до наших дней…
Меня привели во дворец, отличавшийся от рабской лачуги размерами, но не удобствами. Торжественно передали гарем покойного — из восемнадцати жен, и предложили самому набрать туда пополнение из красивейших девушек. Кстати, я напоминаю Вам про уговор: Валентина ничего о гареме не должна знать. Тем более, что не нужны мне были все эти дамы.
Я начал было выяснять у своих “подданных”, как добраться от их земель до советской границы. Да, оказалось, поторопился. У князя был законный наследник, племянник, какой-то сановник при дворе Гану. Конечно, ему не понравились варварские законы племени, по которым я сел на трон. Кстати, их формально отменили еще при позапрошлом короле. Гану дали племянничку Антала сотню всадников, и тот отправился на родину — меня свергнуть, племя наказать. Племя до смерти испугалось этой карательной экспедиции. Очень всем здесь не нравился племянник. Правильно не нравился. Уж они мне порассказали…
Наверное, я не имел права, если вдуматься… Но люди же надеялись! Отряд этот мы разгромили. Из засады на него налетели. Порубились…
Дальше? Вы же читаете по-английски, и я показывал Вам вырезки из западных газет. Газетчики, слава богу, прибавили. Жертв-то было совсем немного, но уж больно я, говорят, страшно выглядел, да и легенда впереди меня шла, на востоке, сами знаете, умеют живописать.
А потом уже все получалось само собой. Премьер-министр послал целое войско. Зато я твердо знал, что в наше время короли любят править сами, — если им дают.
В Японии в прошлом веке император лишил власти сегуна, в Непале совсем недавно король отстранил правителя. Чем Ирапал хуже? Выбросил я лозунг соответствующий: “За короля — против Гану”, включил пленных в войско — и пошел на столицу. Поверьте, еще раз прошу, что другого выхода у меня просто не было…
Из манифеста его величества Крахаведры, восемнадцатого короля Ирапала
…Слезы льются из моих глаз. Птицы перестали петь и деревья шелестеть листьями. Наш друг и зять, славный Митер Неистовый исчез с наших глаз и нет человека, кто знал бы его след, как нет человека, — кто не скорбел бы по нему. Живой образ божий, воплощенный гнев его и явленная милость его, недолго был с нами солнцеликий посланец неба. Поклоняющиеся Аллаху единому подданные мои полагают его архангелом Гавриилом. Склоняющиеся перед богами индийскими мнят в нем новое воплощение Вишну. Идущие по пути Будды видят в Митере бодисатву. Я, король ваш, никому не препятствую в поклонении памяти высокого друга и зятя моего. Кто бы он ни был, но живым взят на небо, ибо тела его не найдено, и следа он не оставил. Имя его священным да останется для всей державы моей…
Из объяснительной записки аспиранта Соймонова Д. Б.
Король был заинтересован в моем отъезде. Боялся, что буду искать власти. Он помог мне вернуться на родину. …Очень прошу ничего не сообщать о происшедшем по месту моей службы, а особенно моей жене. Тем более, что всюду, где только мог, я вел себя как советский гражданин. Я даже не коснулся ни одной их своих так называемых жен.
