Алексей Корепанов - Время Черной Луны
Я первым пролез в дыру, и Донге на этот раз уступила мне, признав тем самым мой вклад в наше опасное предприятие. Я приблизился к ларцу, склонился над ним, дотронулся до крышки - крышка была прохладной и твердой, крышка была вполне реальной, а это значило, что сообразительный герой забрался на дерево и отыскал-таки в листве красивый сосуд.
- Осторожно, - охрипшим от волнения голосом сказала Донге, словно ларец был битком набит злыми скорпионами, только и ждущими своего срока, чтобы наброситься на освободителя.
- Думаешь, они кусаются? - небрежным тоном супермена спросил я и поднял крышку.
Поднял - и тут же выпустил из рук, и она с легким стуком ударилась о стену. Девушка прошептала что-то непонятное.
Ларец был пуст.
Ларец был пуст...
Неужели Сю все-таки способен на обман? Неужели к нашему визиту были готовы и только ждали, когда мы сами попадем в ловушку? "Все зависит от того, что можно считать удачей. Случится именно то, что случится", - кажется, так сказал бедж.
Нет, Сю не мог обмануть, я слишком хорошо прочувствовал его во время нашего совместного путешествия. Сю не мог обмануть, как не могло обмануть солнце и не взойти наутро над миром, как не мог обмануть дождь и пролиться в небо, а не на землю. Как не могли позволить этого законы природы, так не могли допустить обман законы естества беджей. Значит, бедж просто не знал, что ларец пуст? А как же информационный океан? Или хранители сумели каким-то образом подбросить туда ложные сведения? Предполагать можно было все, что угодно, но факт оставался фактом: Плодов Смерти в ларце не было, а это значило, что наша миссия не увенчалась успехом. Плоды могли находиться где-то здесь, совсем рядом, в стенах или под полом; возможно, мы стояли на них - но разве отыщешь их, не зная ровным счетом ничего о том, где они спрятаны?
Я просто не решался взглянуть на девушку. В конце концов, я был здесь случайным странником (или нет?), а она обдуманно, неуклонно и долго шла к цели, и вот оказалось, что цели - нет... Донге тяжело дышала, и когда я все-таки повернулся к ней, то увидел, что из глаз ее текут слезы. Плачущая воительница... Я готов был навсегда ослепнуть, только бы не видеть ее слез.
Но я, оказывается, не до конца оценил ее натуру. Ударом ноги она захлопнула крышку ларца, резким движением вытерла слезы и глухо сказала, прищурившись и глядя сквозь меня:
- Что ж, тем хуже для них. Сейчас мы поищем в храме, найдем кого-нибудь из них и я выдавлю из него признание. Пойдем, Легис.
Я не сдвинулся с места. Я не хотел быть соучастником пытки или даже, возможно, убийства. Ни за что. Ни в каких мирах. Никогда.
- Это... Так нельзя, Донге, - пробормотал я. - Так нельзя поступать... Мы же люди...
- А обманывать можно? - вскинулась девушка. - А жить за чужой счет на всем готовом - можно? Угрожать смертью, всеобщим разрушением и книги почитывать! Они ведь тоже люди, но почему-то ведь присвоили себе такое право, так или не так?
- Так нельзя, - упрямо повторил я.
Донге сверкнула на меня глазами, еще раз в сердцах пнула ларец ногой и раздраженно воскликнула:
- Детский лепет! Детский лепет, Легис! - Она вздернула подбородок, помолчала немного и добавила: - Впрочем, как знаешь. Я пойду одна. Спасибо за помощь и попытайся улизнуть отсюда. Шанс есть - они вывозят мусор за стены и сжигают в ущелье, так что попробуй. До встречи!
Девушка направилась к рваной дыре, давя подошвами захрустевшие осколки зеркала. Выбралась в коридор и, не оборачиваясь, решительно зашагала в темноту. Мне вновь не оставалось ничего другого, как последовать за ней. Не потому, что у меня теперь не было выбора, а потому, что я мог попробовать при необходимости вмешаться в ее действия и постараться спасти чью-то жизнь.
Она ничего не сказала, когда я догнал ее. Мы молча проделали обратный путь, показавшийся мне намного короче, чем путь к ларцу, и она первая выбралась под своды все такого же темного зала храма Уо - рассвет или еще не наступил, или в зале не было окон. Я услышал какой-то шум - вероятно, Донге оступилась там, на скользком полу, у светящихся плит. В следующую секунду я тоже вылез из потайного хода, и меня сразу же схватили за руки. Кто-то возился рядом, слышалось чье-то тяжелое дыхание.
- Беги, Легис! - раздался крик девушки.
Я разглядел на полу смутный клубок шевелящихся тел, не успел еще ничего сообразить и невольно согнулся, потому что мне заломили за спину руки и быстро и крепко связали, чуть не вывернув кисти.
- Вот теперь можно и поговорить, - сказали в темноте.
Меня подтолкнули в спину, не слишком грубо - скорее, просто указывая направление, - и я подчинился, не видя смысла и возможности сопротивляться. Не я распоряжался событиями, а события распоряжались мной, и что толку о чем-то жалеть, и что толку корить себя за то, что ввязался в эту историю, что не прошел себе мимо, что вообще пустился в неизвестный путь - и, в конце концов, Ледоколы ведь предупреждали меня еще в самом начале, у того болота...
8.
Наверное, мне все-таки везло в жизни - меня никогда явным образом не лишали свободы. Меня не бросали в темницу (до встречи с Хруфром), не ссылали на Соловки, не приковывали цепями к столбу, не пеленали в смирительную рубашку. А если и связывали, то разве что в детстве, во время наших упоительных каждодневных игр в войну, как пленного партизана или советского разведчика, или, напротив, как фрица-завоевателя или американского шпиона. Да, пожалуй, было и еще кое-что - в один из черных периодов моего существования, а, скорее, не-существования, в те еще времена, когда я, заблуждаясь, думал, что можно скрасить реальность с помощью алкоголя. Бродил по пыльным улицам, по каким-то кривым нехоженым переулкам, где даже трава не росла и серый асфальт напоминал такыры в пустыне, и меня заносило в чебуречные, кафе, закусочные, рюмочные, распивочные и прочие места забвения - эти островки мрачного искусственного веселья в море безнадежности. И я действительно забылся, я выпал из пространства и времени у какого-то очередного столика, увидев очередное солнце, выплывающее из-под содержимого очередного стакана - солнце на донышке с зеркальными символами "ц 7 к". Очнулся я в вытрезвителе, но вскоре был отпущен после составления соответствующего протокола.
Это - о несвободе физической. Другая несвобода меня тоже особенно не тяготила, потому что мысли мои принадлежали только мне, и я распоряжался ими по своему усмотрению, лепя из них миры на свой вкус, а потом складывая вылепленное в ящики письменного стола в твердой уверенности, что все, созданное мной, воплощается где-то, пусть даже вне нашей привычной системы координат. Была еще несвобода собственная, вколоченная в меня воспитанием и обучением, вросшая цепкими корнями в мое существо и опутавшая паутиной мою душу, - но с годами я находил в себе силы медленно, но целенаправленно рвать эту паутину и сжигать ее; она поддавалась с трудом, с кровью выкорчевывал я ее из души, она была вездесуща, но все-таки рвалась и, извиваясь, сгорала в огне.
