Александр Саверский - Камень Шамбалы, или Золотой век
Сильно изменялась пространственная форма человека, его тело сворачивалось к сердцу, резко увеличивая плотность и фактически превращаясь в шар, величина которого зависела от степени плотности пространственного канала. Казалось бы, такое уплотнение и есть смерть, однако, взаимосвязь этого процесса со временем была такова, что человек продолжал находиться в полном сознании, поскольку защита тела, благодаря возросшей плотности, возрастала.
Более того, сам человек своих превращений не замечал, а видеть их мог только наблюдатель, находящийся вне сингулярности. Ученые связывали этот эффект с некоторыми пространственно-временными деформациями.
Так или иначе, но человек теперь преодолевал огромные расстояния в Космосе, не совсем понимая, как ему это удается.
Оказавшись у Беты Змееносца, мы сообщили о своем переходе каравану, и уже через несколько минут на своем мониторе я увидел восемь точек корабли-проходчики Инженерного Космофлота Земли.
- Внимание! - говорю я в микрофон. - Построиться в боевой порядок.
Точки на мониторе выстроились полукругом относительно центра отмеченной на мониторе окружности.
- Приготовить РПК-4СП для запуска, - на мониторе появились доклады о готовности "ракет проходных для каналов четвертой степени плотности" на всех восьми кораблях.
- Старт!
По две точки с каждого корабля устремились к невидимому центру окружности, но достигли его не одновременно, а по очереди, и как будто проложили диаметр своими взрывами.
- Пустить зонд! - снова командую я, и на мониторе от нашего корабля отделяется точка. Ее поведение ясно указывает, что там, куда попала первая ракета, образовался новый пространственный канал.
Через несколько минут зонд исчезает в образованной нами сингулярности, которая способна вывести любой корабль в район Большой Медведицы.
Работа закончена, и мы отправляемся на ближайшую базу за новым заданием.
Незадолго до отхода ко сну, когда мы сидим с Эдди за чашкой кофе на одной из баз-астероидов, болтающихся недалеко от Дракона, мой помощник возвращается к прежней теме:
- Я вот все думаю, командир, - говорит он задумчиво, - если бы в моем теле какие-нибудь клетки стали копать новые каналы, как бы я к этому отнесся?
- Это ты к тому, что мы пробиваем новые пространственные каналы в теле Вселенной?
- Да, да.
- Ну, я бы сказал, что ты еще нескоро умрешь, - шучу я, но Эдди не удовлетворен этим ответом.
- Но ведь эти клетки действуют сами по себе, независимо от моего желания.
- А вот тут ты не прав. Меньшее не может познать большее, и маленькая клетка не научится копать каналы, пока ты - большее - не укажешь ей, где именно копать.
- То есть вы думаете, что бы мы ни делали, все согласовано с Высшим Разумом?
- Я бы сказал, установлено Высшим Разумом, как мы устанавливаем для своих организмов чем, когда и как питаться.
Эдди надолго погружает свои мысли в чашку с кофе, а потом произносит:
- Фундаментально!
- Не волнуйся, - говорю я, - когда клетки твоего организма избороздят тебя каналами до такой степени, что ты станешь разваливаться, тебя это уже не будет интересовать.
Он задумчиво смотрит на меня и произносит:
- Надеюсь!
Я встаю и иду к дверям своего номера, когда в голове раздается отчетливый зов:
- Возвращайся на Землю! Возвращайся на Землю! - и то, что я слышу, подтверждается светящейся надписью, как будто в моем мозгу стоит неоновый рекламный щит.
И тогда я понимаю, что в моей жизни происходит нечто исключительно важное. Возможно, сама ее цель наконец-то откроется мне, и я найду то, что ищу сотни лет. Впервые у меня появляется нечто вроде предчувствия свободы.
20.
Когда часами смотришь в спину движущегося перед тобой проводника, качающегося между горбов верблюда, возникают разные мысли и чувства. И одно из них - желание убить.
С другой стороны, если сделать это, то вместо его спины мне придется обозревать бескрайнюю пустыню, как это теперь делает монгол. Я не уверен, что этот пейзаж будет лучше той картины, которую я наблюдаю сейчас.
Меня удивляет только одно: как он ищет дорогу в этом краю? Я что-то слышал, конечно, о том, что зрение у жителей пустыни и тундры исключительное и дает им возможность ориентироваться по мельчайшим деталям. Впрочем, этого все равно не понять, пока сам не попробуешь. А пока поневоле приходиться верить, поскольку вот уже целый день я не вижу ничего, кроме барханов. Но мой проводник, очевидно, отличает их один от другого, потому что здесь больше нечего и не с чем сравнивать для определения маршрута.
Есть, конечно, еще солнце, которое, впрочем, не нуждается в особом упоминании.
Там, куда я попал, в поле зрения попадает не так уж много предметов: спина проводника, задняя часть одного верблюда и голова другого, дюны, и оно - Солнце. И последнее среди этого перечня занимает отнюдь не последнее место. Оно есть, и все. О нем можно думать, что оно милосердно или, скорее, беспощадно. Что оно издевается или рыдает, глядя на твои страдания, что оно громогласно хохочет, или жалит как скорпион, а также ласкает, бьет, доводит до бешенства, ввергает в сон, дает и отнимает жизнь, обнимает... И все это будет правдой, ибо оно есть и все, такое же неизменное, независимое от тебя и абсолютное, как сама Истина.
Иногда, оглянувшись назад, я чувствую сильное желание повернуть своего верблюда. И не потому, что устал от неизвестности, которая ждет впереди, а только лишь потому, что сзади есть еще один объект, на котором можно сосредоточиться - следы, наши следы.
А вообще я только сейчас кое-что понял: пустыня - чудовищный вампир, самый страшный из всех возможных. Человек, привыкший потреблять информацию во множестве и перерабатывать ее, вдруг сам оказывается чуть ли не единственным объектом информации в океане ее отсутствия, и этот океан высасывает из человека все: воду, чувства, мысли. И выходит, что по пустыням двигаются иссушенные мумии. Вот именно то слово, которое подходит к моему теперешнему самоощущению. А я-то думаю, на кого я похож...
Можно возмутиться, начать кричать, скакать, бегать, но здесь тебя быстро успокоит лучший психотерапевт - пустыня.
По крайней мере, каждому заведомо ясно, что крики и прыжки производят на пустыню такое же действие, как моль на груду металлолома.
Но порой все же хочется побыть человеком, а не мумией, и тогда я стегаю верблюда и ору, но пустыня не только вокруг, но и подо мной, и передо мной. Ни верблюд, ни проводник никоим образом не реагируют на мои выходки. Они - часть этого резервуара пустоты, того вампира, который уже обглодал меня до костей.
Обеда я ожидал как манны небесной, но этот человек-пустыня, которого в городе, кажется, звали Алдар Дзул, а здесь не более чем мистер Небытие, не доставил мне и такого шанса развлечься. Единственное, что порадовало мой взгляд, это саморазогревающийся обед - хоть какой-то отблеск цивилизации. За время стоянки была сказана лишь пара фраз.
