Гоар Маркосян-Каспер - Четвертая Беты
В Бакне Маран оставил арестованных охранникам во дворе Крепости, перемолвился парой слов с Навером и пошел к себе, позвав с собой Дана.
— Пойдем, посидим, поговорим, не хочется спать, тебе, наверно, тоже?
Поднялись в кабинет Марана. Заперев дверь, Маран кивнул Дану на диван и вынул из превращенного в сейф ящика стола фляжку с тийну.
— Самое время выпить по глотку, не находишь?
Он щедро разлил напиток в объемистые чашки для карны, плюхнулся в кресло, подумал и извлек из своего сейфа аппаратик для записи и воспроизведения, название его переводилось примерно как фонограф, однако по какому принципу эта штука работала, Дан понять не мог, то ли принцип был для него нов, то ли устарел, скорее, конечно, второе.
Поэт пел о любви.
— У него есть песни о любви? — удивился Дан.
— Всего несколько. Я собрал их на одну катушку.
— На концерте он не спел ни одной.
— Он поет песню, пока близок с женщиной, которой она посвящена. А как все кончится, он уже и петь об этом не желает.
— Хотел бы я знать, где Ника, — сказал Дан, почувствовал, что краснеет, и постарался придать своему тону легкий оттенок небрежности. — Ты мог бы это выяснить?
— Задал задачу, — усмехнулся Маран. — Она живет у Дины Расти.
— Ты знаешь? А почему мне не говорил?
— Ты же не спрашивал.
— А где живет Поэт?
— Везде.
— У него нет дома?
— Почему же? Помнишь, я тебе показывал развалюху, где я родился. Дом Поэта недалеко оттуда, только свернуть за угол, но там давно никого нет, его родители умерли, остальные жильцы разъехались, и он там почти не бывает. Он избрал образ жизни великого Расти, с поправкой на время, конечно.
— Слушай, Маран, а если Изий прикажет тебе арестовать его?
— Спроси чего полегче.
— Полегче? Скажи мне, если б Ила не вмешался… Там, в деревне… Что бы ты сделал? Стал стрелять?
— Я не ношу с собой оружия.
— А если б оно у тебя было, ты бы стал стрелять?
— Я потому его и не ношу, чтоб такого вопроса не возникало.
— Но ведь тебя могут убить. Собственно, выходит, и убили бы, если б не Ила.
— Может быть. Хотя я не уверен.
— Скажи честно, ты и правда не испугался?
Маран пожал плечами.
— Честно — сам не знаю. Я как-то не думал об этом. А что ты спрашиваешь? У тебя самого вид был не больно напуганный.
— Я тоже не думал, — признался Дан. — Я был занят более важными вещами.
— Ну да, решал, кто прав, кто неправ. И в итоге стал на сторону неправого.
— Не неправого, а…
— Слабого. Знаю.
— Все-то ты знаешь.
— Не все, но многое.
— Откуда только?
— Как ты думаешь, — ответил вопросом на вопрос Маран, — каким образом я столько лет удерживаюсь на своем посту… кстати, больше опасном, нежели влиятельном?
— Не знаю. По правде говоря, мне это непонятно.
— Вот когда ты это поймешь, ты не будешь задавать подобных вопросов. Еще тийну?
— Давай. — Дан подставил свою чашку под темную пахучую струйку. Странно, сегодня он пил и не пьянел. — Маран!
— Да? — Маран вылил в свою чашку все до последней капли и перевернув фляжку вверх дном, водрузил ее на стол.
— Ты не хочешь позаботиться о Мите?
— О Мите? В каком смысле?
— А вдруг крестьяне убьют и его?
— Не убьют.
— Ты уверен?
— Абсолютно.
— Почему?
— Во-первых, потому что пик недовольства уже позади. Убив этого несчастного олуха из Вагры, они израсходовали весь свой заряд гнева и к новому убийству психологически не готовы.
— А во-вторых?
— А во-вторых, потому что через два с небольшим часа Мит уже будет не один, а в компании Навера и еще нескольких надежных парней.
— Ах ты отправил Навера назад с подмогой? — догадался наконец Дан.
— Еще бы! Неужели ты думаешь, что я так легко бросаюсь своими людьми?
— Своими?
— Что тебя удивляет? Что у меня есть свои люди? Иначе невозможно. Ни жить, ни работать. Человек ничто без друзей, как власть ничто без преданности.
— И чем ты им платишь за преданность?
— Тем же. Если я знаю, что Мит, к примеру, или Навер пойдут за меня в огонь и в воду, то и они знают, что я никогда не оставлю их в беде.
— Чего бы это тебе не стоило?
— Чего бы мне это не стоило.
— И ты не побоишься рискнуть своим положением или влиянием?
— Нет. Что ты так на меня смотришь? Не веришь?
— Не то чтоб не верю, но… ты мне казался гораздо более расчетливым… Извини, если я тебя обидел.
Маран рассмеялся.
— По-твоему, расчет всегда противоречит чувству? Но ведь, предав тех, кто мне верен, я потеряю впредь всякую поддержку, а не имея поддержки, утрачу и свое влияние. Разве не так?
— Маран! Ты можешь выручить Илу?
— Как же я его выручу?
— Но он спас нам жизнь.
— Ну и что?
— Как что? Мы в долгу перед ним.
— Странная у тебя логика, Дан. По-твоему, его надо выручать, потому что он спас нам жизнь? А если б он этого не сделал?
— Ты имеешь в виду — оставил бы нас на произвол судьбы?
— Я имею в виду то, что подходящая ситуация могла б и не возникнуть. Тогда его выручать не надо? А если б нам спас жизнь какой-нибудь подонок из корыстных соображений? Тогда как?
— Вечно ты все ставишь с ног на голову!
— А ты, я вижу, не любитель парадоксов, друг мой Дан.
— Пусть так. И все-таки попробуй выручить Илу. Попробуешь?
— Дело на контроле у Изия.
— Ну и что?
— Моего предшественника расстреляли из-за небольшой комбинации, связанной с такими, как Ила.
— В смысле?
— Старыми членами Лиги, соратниками Рона Льва. Это долгая история, Дан. Хочешь послушать? Начинается она с так называемого «дела об убийстве»… — Пронзительное жужжание разорвало тишину. Маран снял трубку с аппарата внутренней связи. — Да. Привез. Иду. — Он положил трубку. — Прости, брат. Срочно вызывает. Не терпится, хочет узнать подробности. А ты говоришь — выручи.
— Подождать тебя?
— Да нет, иди спать, это может быть надолго.
Он выпустил Дана, запер дверь и быстро пошел вниз по широкому пологому пандусу. Дан поплелся к себе.
Он чувствовал страшную усталость, сразу лег, только сполоснул под краном покрытое толстым слоем пыли лицо, но заснуть не мог очень долго. Перед глазами вставали то тяжеловесный Ила Лес с его несуразной фигурой и умными глазами, то Ган — невзрачный лысый человечек в очках, казавшийся безликим и безвольным, пока не заговорил. Несколько слов… Оказывается, бывает, что слово становится поступком… Дана зазнобило. За четыре месяца он не совершил ни одного поступка, которым мог бы впоследствии гордиться… да и что он вообще делал — смотрел, слушал… хотя его дело смотреть и слушать, вмешиваться он не имеет права… Так ли? Он ведь не давал присяги, как разведчики, он мог бы что-то и сделать… Он и сделал — пришел к Марану, а кто такой Маран? Он вспомнил спокойное лицо, на котором сконцентрировалась сотня ненавидящих взглядов… Да, там было не меньше ста крепких мужчин, начнись драка, ему пришлось бы выложиться полностью, и что? Он мог бы убить одного, двух, трех… ни в чем не повинных людей, защищавших свое право на кусок хлеба!.. Ну а если б они убили Марана? Марана, которого прозвали бесстрашным его враги, Марана, слову которого верили даже те, кто его ненавидел… Дан застонал. Эта страна со своими порядками, этот народ были вне его разумения, вера, страсти, настойчивость этих людей, их упорствование в своих заблуждениях шли в разрез с его ясными представлениями о жизни… Неужели и мы были такими, думал он с тоской, тоже совершали глупость за глупостью, считая себя при этом умнее всех? Погрязали в невежестве, обожествляли ничтожества, пугались свободы… Или нет, мы такими не были, это они, их ошибки, их потребность в рабском повиновении… приятно думать, что ты лучше других, что твой народ выше других народов… идиот! Дан беспощадно выругал себя. Надо найти Нику, подумал он, завтра с утра пойти искать Нику, быть вместе, думать и решать вместе. С этой мыслью он наконец заснул.
