Мэтью Джонсон - «Если», 2009 № 08
Я ляпнул:
— Вы же умерли.
Он спросил, высунув от усердия кончик языка:
— Почему вы так решили, Сергей?
Я сказал:
— Вы кричали так, будто вас рвут на куски.
Джон сказал:
— Я кричал, потому что у меня будильник свалился с плеча и разбился. Знаете, как обидно?
— Папа!
Я обернулся. К нам ковыляла Кэйти. Правой рукой она закрывала рану в сердце, левой сжимала новенький будильник. Из раны сыпались оранжевые искры.
Будущее, в котором Кэйти умерла, лопнуло, как воздушный шарик.
Я пробормотал:
— Кэйти, ты робот?
Девочка не ответила. Она подошла к Джону и опустилась перед ним на колени. Джон вздрогнул, и уголек в его пальцах треснул. Кэйти аккуратно приладила новый будильник к плечу ковбоя.
— Папочка, вот. Не переживай, у нас в запасе много будильников. А теперь, пожалуйста, пойдем домой.
Джон катал в пальцах остатки уголька.
Я спросил:
— А как же закон, запрещающий выходить из дома?
Кэйти ответила, не оборачиваясь:
— Да нет никакого закона.
Она прижала голову Джона к груди и прошептала, гладя его седые волосы:
— Просто папе очень-очень грустно.
Я сказал:
— Не понял.
Кэйти посмотрела на меня и спросила:
— Вы знаете, что такое щемящая грусть, Сергей? Вы, человек, должны знать. Это такие два слова, которые, если их произнести вслух, перестают означать грусть, тем более щемящую. Поэтому мы с отцом раз за разом «произносим» их. Чтоб не чувствовать грусть. Чтобы убить ее. Чтобы забыть о том, что наши хозяева мертвы. Клин клином вышибают. Понимаете? Нет?.. Ну, не важно. Не вы первый, не вы последний.
Я спросил, помолчав:
— Джон тоже робот?
— Нет, что вы, — нежно сказала Кэйти, гладя отца по голове. — Папочка не робот. Роботам не бывает грустно. Папа — человек. Он очень добрый, хороший человек. Папе тяжело, потому что ему пришлось многое пережить. Но у него есть я, и я помогу папочке.
Я спросил:
— Если вы робот, как он может быть вашим папой?
Кэйти прошептала:
— Мой папа самый лучший. Правда, папа? Вставай, папочка. Пойдем домой. Я приготовлю твой любимый яблочный пирог. Ну же, давай. Держись за руку. Вот так. Кто у нас умница? Мой папа, кто же еще.
Кэйти помогла Джону подняться и, обняв его за плечи, повела домой.
Джон обернулся, смущенно улыбнулся мне и сказал:
— Простите, Сергей… как-то неловко получилось. Стыдно, ей-бо-гу. Вы так охотно верили. Предпочитаете не видеть правды, верно?
Я присмотрелся и увидел неизолированный многожильный проводок, торчавший у Джона из уха.
Я сказал:
— До свидания.
— До свиданьица, — сказала Кейти.
— Прощайте, — пробормотал Джон.
Я следил за тем, как роботы уходят. Как к ним тянутся арахниды. Как Джон и Кэйти ласково гладят их по головам, и довольные арахниды урчат от удовольствия. Может, все это время вонючие твари не нападали? Может, они хотели, чтобы их приласкали?
Джон и Кэйти вошли в дом.
Когда дверь за ними захлопнулась, я топнул ногой и закричал:
— Чертовы роботы! Идите вы к черту со своими тупыми законами и со своей идиотской щемящей грустью! Меня чуть кондрашка не хватил из-за вас! Козлы вы! Чтоб вам пусто было! К ним со всей душой, а они играются… Роботы фиговы! А я для вас готовил, старался! С этих пор никогда не буду стараться! Черта вам в зад!
Я ругался очень долго и громко.
А потом сел в катер и улетел.
* * *На корабле меня никто не встречал. Заурядная миссия, зачем пышные встречи? Подумаешь, отвез колонистам еду.
Я заглянул на мостик. Капитан стоял у штурвала и смотрел на звезды.
Я сказал:
— Эх, намаялся я с этими колонистами…
Может, все-таки похвалит за удачное выполнение миссии?
Капитан выглядел усталым.
Он спросил:
— Что у тебя с голосом?
— А что?
— Хрипишь. Будто с футбольного матча вернулся.
Я откашлялся:
— Так лучше?
Он буркнул:
— Еду доставил?
— В наилучшем виде! — похвастался я.
— Колонистам понравилось?
Я засмеялся:
— Жевали так, что за ушами трещало.
Капитан глянул на меня исподлобья и спросил:
— Откуда у тебя револьвер?
Я тронул кобуру на поясе и сказал:
— Сувенир от колонистов. Кажется, он ненастоящий.
Капитан спросил:
— А с головой у тебя что?
Я притронулся ко лбу:
— Пустяки. Царапина.
Он сказал:
— Я не о том.
Я удивленно приподнял бровь.
Капитан пробормотал, вглядываясь в космические глубины:
— М-да… — Он поправил фуражку и спросил: — Маркин, что ты знаешь о Дагоне?
Я пошевелил извилинами. Имя звучало смутно знакомо.
— Знаю, что это нечто очень важное, — сказал я. — И что это — цель нашего путешествия. Или одна из целей.
Капитан кивнул и хотел что-то сказать, но тут в комнату вбежала инопланетянка Марина. Глаза девочки напоминали плошки, она задыхалась и не могла вымолвить ни слова. Мы переполошились.
— Что? Что такое?
Капитан тряс Марину за плечи:
— Девочка моя! Тебе плохо? Что случилось? Скажи, что произошло?! — Он кричал: — Живот болит? Живот?! Скажи правду!
Марина собралась с духом и выпалила:
— Печка заболела!
Мы онемели от ужаса.
И кинулись на кухню.
ИСТОРИЯ СЕДЬМАЯ. АДСКИЙ ГАЛАКТИЧЕСКИЙ ПЕКАРЬРядом с печкой хлопотали Людочка и Ярцева. Печка жалобно стонала и хлопала дверцей духовки:
— Ох, мочи моей нет! Что же это делается, граждане? Что же творится…
Мы с капитаном спросили хором:
— Печка, что с тобой? Заболела?
— Душа у нее болит, — ответила Ярцева, поглаживая печкин бок.
Печка зажгла сразу все конфорки и простонала:
— Плохо мне! Ой, плохо, граждане! Душу рвет не по-детски, когтями ядовитыми терзает, зубами гнилыми треплет, матом ругаться хочется на жизнь распроклятую!
Капитан облегченно вздохнул, прислонил грузное тело к стене и строго произнес:
— ПОГ-2, немедленно прекрати паясничать.
Ярцева возмутилась, нервными пальцами схватившись за беджик:
— Она по-настоящему!
— А если по-настоящему, — сказал капитан, повышая голос, — пусть завязывает с бабскими истериками. ПОГ-2 демонстрирует поведение, недостойное русской печи, создающей в доме тепло и уют. Настоящая русская печь и в огонь, и в воду, и коня на скаку… а это что? Это не коня, и не воду, и не огонь… Нет, так не годится. Совсем не годится, если желаете знать мое мнение!
Печка не обращала внимания на капитана и продолжала стенать. Капитан поправил фуражку, закатал рукава и сказал:
