Юрий Леднев - Странный остров
Удивило, что клерк № 2 пришел один, без Пата. Видно было, что явился он неспроста. Во всем его облике сквозило что-то необычное, от всей его фигуры веяло чем-то недобрым, хищным. Глазные яблоки увеличились, стали большими и готовы были выкатиться из глазниц. Мешки под глазами стали из желтых светло-коричневыми, будто он всю ночь промучился болью в печени. Губы сжаты еще сильнее, на них змеилась какая-то скверная мыслишка.
Друзья молчали, выжидая, когда Массимо заговорит.
Когда дуэль молчания стала невыносимой, Массимо, словно очнувшись от дурмана, встал со стула и, потоптавшись, будто его побеспокоил мочевой пузырь, заговорил. Разглагольствовал он вяло, полусонно, как мямля, с болезненной улыбкой, будто жевал эти невкусные слова. Приходилось напрягать слух, чтобы услышать и понять, что он говорит.
— Упорство, — мямлил он, — иногда и хорошо. Но в нем есть и плохая сторона. Зачем человек упорствует? Он даже не понимает этого. А ведь человек — существо хрупкое! Если, к примеру, сравнить человека с дверью, то получается: в дверь можно выстрелить из винтовки один, два, даже десять раз… Она все равно будет открываться и закрываться с этими дырками. А человек? Ему одной ма-ма-ленькой дырочки достаточно, пух! — и нет его. — Он поморщился, как от боли, и продолжил: — Или вот с этой бутылочкой сравнить его! Из бутылки воду вылил — и хоть бы что! Она целехонька. А человек? Ему ма-а-люсенький надрезик сделал на вене бритвой — из него вытечет кровь, даже и не вся. И он тогда тю-тю! Умрет. Или вот диван! Дивану любые пилюли давай — он с ума не сойдет. Ни-ни! А человек? С одной таблетки может тронуться…
Массимо устремил взгляд на веточку и подытожил свое разглагольствование:
— Человек хрупкий! Примеров в жизни много, — он посмотрел на потолок и, увидев на нем ползающую муху, быстро вытащил из кармана пистолет и прицелился в нее. Видимо, он хотел, как Пат, попасть ей в глаз, но философ заметил:
— Человек не имеет права убивать даже насекомое, тем более которое спасло ему жизнь.
Массимо глубокомысленно поглядел на ползущую муху, убрал пистолет и вышел, оставив после себя недоумение и гадкое настроение, будто он выложил на свадебный стол болотную грязь вместе с жабой.
— Чего он тут молол нам? — в недоумении развел руками Юрий. — И что означает сей странный визит? И почему он пришел один, без Пата?
Но друзьям долго размышлять не пришлось. Дверь вдруг резко распахнулась от удара приклада. В комнату ворвались три синих мундира тайной гвардии. Прозвучала команда: «Встать!»
— Именем Железного Джона! — стал приказывать старший с лентой на рукаве. — Раздевайтесь!
Друзья, недоумевая, стянули с себя одежды.
— В ванну живо!
Голыми друзья залезли в ванну втроем.
— Мыться!
Юрий включил душ и подумал: «Вот еще комедия с трагедией…»
Когда вылезли из ванны, старший швырнул всем свежее белье и верхнее платье:
— Быстро одеться и вперед — марш!
Сопровождаемые синими мундирами друзья вышли на улицу. В головах шевелились невеселые мысли: «Все ясно. Достукались. Пришли палачи. Значит, — конец. Душ, переодевание — это перед казнью. Теперь не убежишь…»
— Не вздумайте бежать, — словно подслушав их мысли, зловеще предупредил старший. — Стрелять будем без предупреждения!
Ощущение приближающейся смерти пробуждает в человеке самые добрые, заветные мысли и чувства. Перед смертью, прощаясь с миром, человек, словно очнувшись от повседневной суеты, вдруг понимает, как прекрасно жить на этом белом свете, какой великий был дан ему дар — жизнь! И готов он тогда всем родным, знакомым и незнакомым простить любые обиды и огорчения, которые покажутся сейчас пустой мелочью в сравнении с тем, что он жил. И все ему в этом мире станет интересным, желанным, дорогим: и грязь, и дождь, и холод. И захочется вдруг ему обнять в этом мире вся и всех, говорить при этом самые добрые, самые сердечные и теплые слова. А в мозгу постоянно будет вертеться одна главная мысль, одно страстное желание — эх, пожить бы еще! Честно, красиво, достойно, совсем не так, как жил до сих пор!
Дружба! Перед лицом смерти она становится величавее, искреннее, задушевнее… Юрий шел и мысленно каялся перед друзьями в обидах, непочтении — во всем том, недостойном великой дружбы, что между ним и друзьями когда-то бывало. Он сказал бы все вслух, но пусть эти синие мундиры, палачи не услышат его покаяния! Вот когда они будут наедине, на самом пороге смерти, он все скажет друзьям: как он их теперь ценит и уважает, как рад умереть с ними вместе!
Они миновали площадь. Как насмешка, мелькнула табличка: «Площадь Очищения». Прошли мимо иконного портрета Железного Джона. Он, большой и строгий, глядел прямо на них. Миновали ограду Дворца и сразу нырнули в узкий лаз туннеля.
Их прощупали, обшарили и пропустили через первую дверь. Потом — через вторую, третью. Они сбились со счету: сколько спусков, подъемов, переходов, дверей пройдено. И везде была проверка. В сознание пришла мысль: их сначала будут допрашивать и пытать. Даже Пат, прожженный бандюга, бледнел и ужасался, когда рассказывал о том, что творится в застенках, как издеваются синие мундиры над манекенами.
У знакомой двери, ведущей в президентский кабинет, процессия остановилась. Здесь кое-что успело поменяться. Вместо шкур дверь была отделана богатой инкрустацией. На уровне глаз была прикреплена позолоченная табличка с надписью: «Людям без сопровождающих вход запрещен!»
Капитан синих мундиров подошел к сетчатому кругленькому глазку — видно, там был встроен микрофон — и что-то тихо произнес. Створки дверей без мелодичного звона стали медленно раздвигаться. Друзья вошли в знакомый им по посещению Брена кабинет президента.
Обстановка в кабинете была теперь иной. Мебель, картины, камин, даже стол президентский, который стоял теперь возле двери, были массивных размеров и расставлены, развешаны по какой-то странной прихоти.
За столом сидел Железный Джон. Он сурово поглядел на вошедших. Потом резко встал из-за стола, сделал рукой какой-то знак. Синие мундиры исчезли, а на их место встали мощные, как тяжеловесы, здоровяки-охранники, вызвав в душе друзей невольный трепет предчувствия физической расправы. В их окружении Джон показался совсем маленьким. Узкий лоб, маленькие уши, с раскосинкой глаза выделялись на скуластом лице. А когда он вышел из-за стола, друзья отметили, что он еще и коротконог. В его внешней реальности было очень сильное расхождение с портретным изображением. На портретах президент Джон выглядел высокорослым красавцем, а в реальном виде он разочаровывал.
