Юрий Леднев - Странный остров
Если господа инспектора желают /а им надо обязательно поглядеть!/, то Пат принес им пропуска на контролирующий телерадиопункт.
Пат был теперь вежлив и учтив со своими чудом уцелевшими жертвами. Насильственная смерть без вины — штука скверная, она тряхнет душу любого отъявленного убийцы. А в наше время даже военные побоища принимаются как варварство! Ах уж эта новая коммунистическая пацифистская пропаганда! Сколько веков воевали /и всё по причинам! Без причин ни-ни!/, и всё было законно и даже триумфально. Теперь из-за этих пацифистов-коммунистов придется совсем отказаться от войны! Народ их слушает!!! Мир без ядерного и химического оружия! Мир без войны! А куда деть оружие? Армии? В космос, что ли? Коммунисты говорят: для мира, для счастья народов! Хорошо они к этому готовились с 1917 года! А другим? К миру и счастью надо тоже быть готовым! Перестроиться военным? А как?
Вообще, мы немного отвлеклись. Вернемся к нашим героям.
Друзья поблагодарили Пата за заботу, взяли у него пропуска, но были просто убиты его новостью: при такой ситуации побег с острова стал для них просто невозможным.
Вскоре они воочию убедились: система наблюдения была совершенна! Казалось, она может на расстоянии просвечивать внутренние органы и даже содержимое желудка. Надежда на спасение растаяла, как летом снег.
Глава девятая
ЖЕЛЕЗНЫЙ ДЖОН
Нового правителя острова звали Джон. Его президентство началось без шума, но ощутимо.
Вечером к друзьям, пребывавшим в подавленном состоянии, пришли Пат и Массимо. Бывший мафиози, как всегда, молчал, а Пат стал рассказывать о новом президенте, его программе и правилах поведения для всех без исключения жителей острова. Президента зовут Джон, почему-то Железный; его программа правления упирается всего в несколько фраз: «Счастье — порядок, а порядок — счастье. Посягатели на порядок будут караться беспощадно, как посягатели на всеобщее счастье!» Все должны постоянно улыбаться, даже во сне, иначе ему повесят на шею тяжелую чугунную медаль «Унылый — враг». И еще Пат сообщил интересную деталь: каждодневно, к семи часам утра, каждый житель обязан быть на площади Счастья и Благоденствия для часового ритуала «очищения и повиновения» перед портретом Джона.
— И нам тоже? — спросил поэт.
— И вам, и нам, — подтвердил Пат. — Всем, всем! Это строгий приказ президента. Обязательно с пустым желудком. Улыбаться и целый час повторять за священником: «Мы верны тебе, Железный Джон!»
— Это слишком смешно и противно! — отозвался Орест.
— Я, например, на эту дурацкую утреннюю процедуру не пойду! Плевал я на все эти приказы идиотов-президентов! — вскипятился Георгий.
Юрий молча покачал головой. Для поэзии тут не было ни смысла, ни слова.
— Дело ваше, — сказал Пат. — Но я вам не советую лезть в бутылку. Если Хант узнает, что вы противились программе президента, вам будет скверно. Остров дает Ханту огромный доход, и он не позволит, чтобы кто-то мешал его бизнесу. Мы с Массимо научены! Здесь бывали такие президенты!
И Пат рассказал, как они с Массимо по программе президентов ходили по неделе в наручниках, сидели в тюрьме, копали окопы, уничтожали птиц и делали еще много забавного, в чем было и смешное, и трагическое.
— Вот какие бывали президенты! — с грустью заключил свой рассказ Пат.
Уходя, Пат еще раз посоветовал быть утром на площади у портрета Железного Джона.
— Будет, наверное, что-то новенькое. Интересно поглядеть! — весело сказал Пат, и клерки ушли.
В этот раз совершить вечерний моцион и полюбоваться морским закатом не удалось: стоявший у двери коттеджа часовой не разрешил выйти из дома и приказал идти спать.
Георгий сдержал свое слово. Когда в шесть утра часовой громко застучал в дверь прикладом автомата, приглашая на процедуру очищения и повиновения, философ сказал друзьям:
— Идите без меня, а я еще посплю. Потом мне обо всем расскажете. Если будет интересно, я пойду завтра посмотрю.
Но интересного в утренней процедуре было мало. Собралась к портрету президента на площадь огромная толпа народу. Все улыбались и веселились вымученно, нарочито, как клоуны. На возвышение поднялся в военной форме священник-глашатай и через микрофон кричал: «Мы верны тебе, Железный Джон!», а толпа за ним повторяла. Послушав, как звучит многотысячный хор, глашатай сказал:
— На первый раз ничего, простительно. Завтра должно быть лучше.
— Новый президент перед своими подданными не появился. С портрета на толпу глядело строгое, волевое смуглое лицо. Сжатые губы, пронзительный взгляд, скуластый подбородок, короткая спортивная стрижка и вся его мощная фигура — портрет был в полный рост — говорили о железной воле и суровом характере. Трудно было улыбаться, глядя на такой портрет.
Процедура закончилась проповедью священнослужителя в военной форме о строгом порядке в обществе, который приносит счастье всем подчиненным, и это строгое счастье исходит только от правителя. Идея проповеди соответствовала строгой военной форме священника. При этом очень не хватало в его руках вместо креста новенького скорострельного автомата.
Героически выдержав эту странную мессу, друзья пошли домой.
Боже мой! Что они застали дома! Страшный беспорядок. Все вещи были перевернуты, перемешаны, перетряхнуты. А их верный друг, сторонник и последователь новой мысли был избит и выброшен из дома под куст.
Оказывается, в то время, пока шла утренняя клятва на площади у портрета президента, по жилым помещениям подчиненных прошла вооруженная контрольная служба. Они произвели тщательную проверку вещей, а оставшихся дома манекенов размонтировали.
Георгию хотели открутить голову, но узнав, что он не манекен, а философ, голову ему оставили, но крепко избили. В назидание предупредили, что завтра придут другие контролеры и без разговоров его размонтируют, как манекена.
Философ стонал от боли и жаловался на произвол Джона. Тем не менее он заявил:
— Пусть меня расстреляют, но я на унизительные процедуры ходить отказываюсь! Меня воспитала пионерская и комсомольская организации!
После обеда пришли клерки.
Узнав о беде с Георгием, Пат, покачав головой с укоризной, сказал:
— Вот к чему приводит непослушание!
Он сбегал домой, принес бодягу. Друзья сделали из нее настойку и обкладывали Георгия примочками, как истые братья милосердия, от чего философу стало легче.
Но на следующее утро после того, как часовой простучал прикладом в дверь, приглашая на площадь, Георгий вновь с решимостью заявил, что не пойдет на мессу, даже если его убьют. Друзья с восторгом и жалостью поглядели на своего упрямого друга и хотели было остаться с ним, но тут в голову Ореста пришла великолепная мысль:
