В. Эфф - По ту сторону
Жозеф изумленно смотрел на Броуна. Лицо его было в тени абажура, и Делакруа не мог видеть злобной усмешки, скользнувшей в нахмуренном взгляде короля консервной промышленности.
— Мало того, — добавил, надевая шляпу, Броун. — Я немедленно позвоню в департамент полиции и скажу, что вы меня надули.
Хлопнула дверь. Жозеф тупо посмотрел на опустевший табурет и с ужасом вспомнил холодные души, которыми угощал его начальник уголовной тюрьмы.
— Бррр…
За окном завыла автомобильная сирена, и послышался удаляющийся рокот шестидесятисильного «Рольса».
Глава XXI. Гипотеза Хьюлетта
Громов когда-то знал английский язык. Конечно, он не мог бегло говорить поанглийски; потому что, как он сам говорил, у него «язык не поворачивался в глотке для идиотского произношения». Кроме того английский язык был тем самым языком, на котором Чемберлен писал свои ультиматумы, и это обстоятельство в значительной степени расхолаживало филологические порывы Ивана Александровича Громова, считавшего себя честным комсомольцем. Но, так или иначе, Громов знал язык настолько, чтобы без особого труда усвоивать содержание очередного номера «Radio News», регулярно получаемого библиотекой Нефтесиндиката.
В словах и фразах, которыми обменивались прибывшие в ракете люди, ему послышалось что-то знакомое. Внимательно прислушавшись к речи Хьюлетта, оживленно разговаривавшего с мисс Элинорой, Громов решил поделиться своими соображениями со Щуром.
— Мишка, — сказал Громов, подзывая Щура жестом, — ты знаешь, что эти типы помоему, говорят на чистейшем английском языке.
— Не может быть, — удивлялся Щур. — С какой стати им говорить поанглийски?
— Не знаю, брат, — Громов пожал плечами, — но попробую проверить свою мысль…
Подойдя к Хьюлетту, Громов тронул его за плечо. Хьюлетт резко повернулся.
Две пары глаз — Лизаньки и Щура — с живейшим интересом следили за происходящим. С другой стороны с неменьшим вниманием смотрели на Громова и Хьюлетта три пары глаз — голубые сапфиры мисс Броун, карие улыбающиеся глаза Дэвиссона и водянистые бесцветные глазки Уолкера.
Громов, потирая лоб, выдавил несколько английских слов. Хьюлетт радостно кивнул головой.
— Oh, yes!
Громов с трудом понимал быструю речь Хьюлетта, но эти слова не оставили у него ни малейшего сомнения в том, что он понят.
— Говорите медленнее, — сказал поанглийски Громов. — Я плохо вас понимаю.
Хьюлетт приветливо улыбнулся и потряс Громову руку.
— Сговорились, — оказала Лизанька.
— Нажми, нажми на него, Ванька, — энергично поддержал Щур.
— Что вы хотите с нами делать? — раздельно и внятно опросил Хьюлетт.
Громов широко раскрыл глаза.
— Я как раз собирался спросить вас: что вы хотите сделать с нами?
— Разве вы не здешние жители? — спросила Элинора.
Громов ответил вопросом на вопрос:
— А вы?
— Нет.
— И мы нет.
Наступила пауза. Люди удивленно смотрели друг на друга. Громов первый нарушил молчание.
— Как вы сюда попали? — спросил он.
Хьюлетт указал ему на ракету.
— Вот, — сказал он, — в этой ракете. А как попали сюда вы?
Громов развел руками.
— Полжизни отдал бы за то, чтобы понять, каким образом это случилось. Дело в том, что это совершенно непонятное обстоятельство… Это случилось так….
И, путаясь в словах, запинаясь, останавливаясь и подыскивая выражения, Громов начал рассказывать Хьюлетту запутанную и странную историю взрыва на Божедомке. Хьюлетт внимательно слушал, по временам переспрашивая. Он тер себе лоб, раздумчиво кивал головой и имел вид человека, имеющего в запасе какую-то необыкновенно блестящую мысль:
— Мне кажется, — сказал Хьюлетт, дослушав до конца сбивчивые и не всегда понятные объяснения Громова, — мне кажется, что у меня есть гипотеза, довольно удовлетворительно объясняющая факты. Вы говорите, что внутри катушки самоиндукции появилась яркая точка?
— Да, — подтвердил Громов, — и эта точка разрослась затем в яркий луч, ослепительный и яркий…
— Так, — задумчиво протянул Хьюлетт, — а потом был взрыв?
— Был взрыв, — согласился Громов.
— Гм, — произнес Хьюлетт и умолк.
Громов не спускал с него глаз.
— Скажите, — начал Хьюлетт, — вы слышали когда-нибудь об эйнштейновской теории относительности?
Громов кивнул головой.
— Слышал, конечно. Но… боюсь, что я не имею достаточного представления о ее сущности. А почему вы об этом спрашиваете?
— Мне думается, что именно теория относительности может пролить некоторый свет на изложенные вами факты. Я попробую объяснить вам свою мысль…
Громов мысленно собрал все свои знания и приготовился слушать.
— Вот в чем дело, — заговорил Хьюлетт. — Один из выводов так называемой общей теории относительности заключается в том, что энергия и масса по существу эквивалентны. Вы поняли?
— Да.
— Всякая энергия обладает массой, и наоборот, всякая масса несет в себе огромный запас энергии. Между энергией и массой существует любопытная, хотя и очень простая зависимость…
Хьюлетт вынул из кармана автоматическое перо, вырвал из записной книжки листок бумаги и написал на нем следующую формулу:
Σ = MC2
— Я обозначаю через Σ энергию массы M; величина этой энергии, как видно из равенства, определяется произведением массы на квадрат скорости света, на C2. Это значит, что если даже самую маленькую массу удалось бы полностью превратить в энергию, то эта последняя оказалась бы чрезвычайно велика…
— Почему? — спросил заинтересованный Громов.
— Очень просто. Потому что величина C2 огромна. Свет распространяется со скоростью в 300 000 километров в секунду, а в формуле величина C дана в сантиметрах в секунду, да еще помножена на себя самое. Как бы малой ни была величина M, но, если вы умножите ее на огромное число, произведение даст вам цифру не меньше, чем с двадцатью нулями…
— Хорошо, — сказал Громов, — это я понял. Но я не вижу связи между вашей мыслью и нашим путешествием на эту планету…
— Подождите, мой друг, сейчас я все вам объясню. Повидимому, дело обстояло так, что вы все, то есть и вы, и ваши приятели, были нацело превращены в энергию и в таком виде перенесены через эфир. Я хочу сказать, что вы были превращены в мощную волну энергии, отраженную от земли и возвращающуюся к тому месту, откуда была послана волна, принятая на ваш приемник. Эта волна несла большую дозу энергии, оказавшуюся достаточной для того, чтобы заставить разложиться один какой-нибудь атом… Этим объясняется яркая точка внутри катушки — это след целого ряда атомов, распавшихся вслед за первым.
