Октавиан Стампас - Великий магистр (Тамплиеры - 2)
2
В огромном, ярко освещенном зале, за расставленными подковообразно столами сидело не менее трехсот человек. Музыканты без устали наигрывали на своих инструментах, прерывая несмолкаемый лай собак, которых слуги безуспешно пытались отогнать от своих хозяев и запереть где-нибудь в коридоре. Пажи, шталмейстеры и форшнейдеры сновали по залу с громадными блюдами, на которых лежали целые горы мяса, дичи, рыбы, зелени, фруктов, хлеба; кравчие волокли за собой кувшины и бурдюки с отменным вином, поскальзываясь на липком, усеянном кожурой и костьми полу. Шуты со своими трещотками и бубенцами проползали под столами и выскакивали из под них, пугая дам; акробаты крутили в воздухе сальто и глотали горящие факелы. То и дело выступал кто-нибудь из труверов, и тогда наступало относительное затишье, которое заканчивалось взрывом сотен голосов, обсуждавших его недостатки или достоинства. Кто-то из рыцарей пытался провести в зал своего верного коня, но его вытолкали вон. Герольды периодически объявляли о вновь прибывших гостях, стараясь прорваться сквозь шум, напоминающий рев прибоя:
- ...Граф Жуаез и барон Сен-Люк! Жорж де ля Тремой с супругой! Виконт Луи де Буа-Бурдон! Маркиз Пьер де Сермуаз! Барон Робер де Фабро! Сербский князь Динко Менчетич! Рыцарь Ночной Звезды - без имени! Посланник польского короля - Анджей Кржицкий! Филипп де Комбефиз!..
Сидевшая на почетном месте между Ренэ Алансоном и графом Зегенгеймом византийская принцесса с некоторым испугом и изумлением наблюдала за всей этой вакханалией. Ей, привыкшей в Константинополе к утонченному обществу и изысканным беседам, были в диковинку картины грубого животного веселья, прикрытого мишурой светского лоска.
- Крепитесь, Анна, - украдкой пожал ее руку Алансон. - Мне, прожившему в Византии уже более пятнадцати лет и прикипевшему к ней душой, тоже кажутся дикими здешние нравы, хотя это и моя родина.
- Где маленькой девочкой я наблюдала нашествие ваших рыцарей во главе с Годфруа Буйонским в Константинополь, - возразила Анна Комнин. - Это было именно нашествие саранчи, другого слова не подберешь. Так что мне хорошо знакомы их тупость, необузданность и невежество.
- Есть все-таки некоторые исключения, - обиженно произнес брат Людовика. - Хотя бы я.
- И то потому, что вас чуть-чуть преобразила Византия, - улыбнулась принцесса. - И перестаньте жать мне руку - на нас смотрят.
- Пусть смотрят, - упрямо сказал Алансон. - Вы же знаете, как я люблю вас?
- И поэтому вы хотите сломать мне кисть?
- Анна, мне иногда кажется, что вы родились мраморной статуей и никогда любовь не обожжет вас.
- А вот и неправда, - возразила принцесса. - Хотите, я влюблюсь в первого же вошедшего в зал рыцаря?
- Не хочу! - хмуро отозвался Алансон.
В это время герольд, одетый в цвета своего графа, стукнул жезлом об пол и громко выкрикнул:
- Виконт Гуго де Пейн! Барон Бизоль де Сент-Омер! Роже де Мондидье!..
Рыцари, войдя в зал, огляделись. Граф Шампанский поднялся и направился к ним. Он обнял Гуго и Бизоля и повел новых гостей к своему столу.
- Так вот он какой... - прошептала Анна Комнин, с любопытством всматриваясь в лицо де Пейна, которого усадили неподалеку от нее. Алансон проследил за ее взглядом и недовольно фыркнул.
- Но как Руши мог узнать об их скором приезде? - спросила принцесса. Я не верю в магию.
- У всех всюду шпионы, - пробормотал Алансон. - Ничего удивительного.
Пир, между тем, продолжался. Лиру взял трувер Кретьен де Труа, не уступающий в своей славе самому Гильому Аквитанскому. Он вышел на середину зала и, ударив по струнам, запел, а один из музыкантов подыгрывал ему на пошетте:
Я наудачу начну
Последней песни слова.
Бог весть, на воле ль, в плену,
Жива душа иль мертва,
Недужна иль здорова,
Храню любовь иль кляну,
Себе не ставя в вину,
Пою, от страсти сгорая,
Красу Шампанского края!
Я каяться не хочу
И тайну в сердце таю.
Душой и телом служу,
Весь жар и пыл отдаю.
Несу я муку свою
И ношей сей дорожу:
Могу молить госпожу
Всю жизнь, не теряя пыла,
Чтоб боль мою наградила,
Любезная сердцу Мария!
И с этими словами трувер склонился в низком поклоне перед Марией Шампанской, которая одобрительно бросила ему букет гвоздик. Рыцари восторженно загудели.
- Ну, этот точно победит, - промолвила принцесса Анна. - С такой-то поддержкой! - Она вдруг встретилась 'глазами с де Пейном, который уже некоторое время смотрел на нее и не спешил отвести взгляд. Анна отчего-то смутилась и слегка покраснела, почувствовав какое-то волнение в груди. Но и ее взгляд, скользнув в сторону, вернулся к притягивающим, словно прохладные серые магниты, глазам рыцаря. На какое-то мгновение ей показалось, что наступила внезапная тишина: смолкла музыка, шум вокруг, крики гостей и лай собак, - лишь два человека остались в зале. Затем - пиршественное веселье вновь ворвалось в ее сознание. Гуго де Пейн приподнял свой серебряный кубок и поклонился ей.
- Какой нахал! - возмутился в полголоса Алансон. - Как бесцеремонно он вас разглядывал! Хотите, я вызову его на поединок?
- Поберегите себя, - насмешливо отозвалась принцесса. - Вам ли, впитавшему в себя изнеженный воздух Византии, идти против молний?
- Все равно, я этого так не оставлю, - нахмурился Алансон.
- Конечно, не оставите, - согласилась Анна. - Всем известно ваше коварство. Только придумайте на сей раз что-нибудь грандиозно зловещее.
- Прекратите, вы сводите меня с ума.
- Забавно: сводить можно бородавки, а то, чего нет... - пошутила принцесса. Ее вишневый взгляд вновь скользнул в сторону де Пейна, и тот, разговаривая в это время с графом Шампанским, слегка улыбнулся ей. Анна внимательно смотрела на него и не могла понять: что с ней происходит?' Почему вдруг ее так заинтересовал этот человек, о существовании которого она два часа назад даже не знала? Отчего мысли ее волнуются, когда она думает о нем? Что это за наваждение?
Она рассерженно отвернулась и решила про себя больше не смотреть в его сторону. А в это время герольды принесли печальное известие и шум в зале мгновенно утих: на Сицилии, в своем поместье, скончался герой освобождения Эдессы и Иерусалима, сподвижник Годфруа Буйонского, славный рыцарь Боэмунд Тарентский. Наступило траурное молчание, во время которого рыцари поднялись со своих мест. Притихли даже собаки, чувствуя общее горе.
- Я знала его, - прошептала Анна. - Это был отъявленный мерзавец.
- Молчите! - зашипел на нее Алансон.
Спустя некоторое время, шум в зале возобновился, а рыцари стали вспоминать военные подвиги Боэмунда. То тут, то там начал раздаваться смех, поскольку покойный был отчаянным храбрецом и таким же отчаянным шутником. Слава его гремела от Нормандии до Египта, и даже враги уважали его за доблесть, хотя и боялись изощренного коварства. Беспринципности его не было границ: будучи злейшим врагом византийского императора Алексея I Комнина, отца Анны, он не раздумывая принял вассальство и признал его своим сеньором, когда этого потребовали обстоятельства. А потом отрекся, когда обстоятельства повернулись в другую сторону.
