Евгений Евтушенко - Ардабиола
- Гвоздем действовали, - определил он.
- Но почему именно вопросительный знак? - задохнулся от возмущения Ардабьев.
- А от восклицательного вам бы легче стало? - усмехнулся человек с помпонами. - Их кругом полно, а от них никому не легче.
- Что же теперь делать?.. - беспомощно опустил руки Ардабьев. - Мы завтра утром собираемся на месяц на юг, а катить через весь Советский Союз с вопросительным знаком - это, знаете, как-то... - И не смог подыскать слова.
Человек с помпонами разделил и даже подогрел ардабьевское волнение:
- Я бы сказал, и органы ГАИ могут заинтересоваться... И не без основания... Это ведь знак сомнения. А сомнения в чем?
- И ведь он не маленький, а сразу бросающийся в глаза... - занервничал Ардабьев.
- Да, немалый! - удрученно покачал головой человек с помпонами и заговорщицки наклонился к Ардабьеву: - Есть люди.
- Что есть? - не расслышал его Ардабьев.
- Не что, а кто. Есть, говорю, люди. Сделают. Чисто сделают. Вопрос будет ликвидирован в прямом и переносном смысле.
- А где эти люди? - недоверчиво спросил Ардабьев.
- Здесь, - тихо, чтобы не слышал никто, произнес человек с помпонами. Эти люди - я.
- Сколько? - невольно впадая в его конспиративную интонацию, спросил Ардабьев.
- По-соседски - четвертачок... Годится? - сострил человек с помпонами.
- Годится... - невесело вздохнул Ардабьев.
- Фирменная краска - ваша... Полировочная паста - ваша... Инструмент мой... - И человек с помпонами вынул из коробка с портретом Циолковского спичку с обгоревшей головкой. Затем с элегантностью фокусника он обмакнул спичку в банку с краской, услужливо поднесенную Ардабьевым, и ювелирно провел спичкой по вопросительному знаку.
- Пока вопрос подсыхает, я к вам с извинениями. Записочку я вам должен был передать, да не смог. Сначала вы были в отъезде, потом я. Направили меня, так сказать, на укрепление трудового фронта - в Переславль-Залесский. Так что записочка у меня, почитай, год провалялась. Девушка ее написала.
"А разве всего только год прошел?" - подумал Ардабьев. Его отец умер только год назад. Почему же он не помнит похорон отца? Как будто они состоялись давным-давно, в другой жизни.
- Что за девушка? - рассеянно спросил Ардабьев.
- В кепке, - изучающе взглянул на него человек с помпонами. - В обыкновенной мужской кепке. В буклешке. Такую мой кореш Венька носит.
Но в глазах Ардабьева не промелькнуло ни малейшего проблеска интереса, и он даже не спросил, где записка. "Хитрит... - подумал человек с помпонами. - Нет, чтобы по-нашему, по-простому... Поматросил, наверно, а теперь - в кусты..." И бодро спросил:
- Полирнем?
- Полирнем, - безнадежно согласился Ардабьев.
Человек с помпонами шлепнул на крыло "Волги" щепотку полировочной пасты и, закряхтев, стал ее растирать тряпочкой. Покряхтев минут пять, отвел руку жестом художника, любующегося своим полотном.
Вопросительный знак исчез.
- С вас четвертачок, - со спокойным достоинством напомнил человек с помпонами.
- Но это всего-навсего пятнадцать минут работы... - ошарашенно сказал Ардабьев, вытягивая бумажник.
- Пятнадцать минут и целая жизнь, как говорил художник Микаэл Анджелли, - тактично поправил его человек с помпонами и, получив четвертной, радушно предложил: - В случае чего я всегда под рукой. Летом под этим грибком. А зимой в красном уголке.
И, сохраняя достоинство, пошел домой в соседний подъезд, потому что до священных одиннадцати часов утра было еще далеко.
Но до того, как нырнуть в подъезд, он вынул из спичечного коробка с портретом Циолковского гвоздь и, оглядевшись, в одно мгновение нацарапал новый вопросительный знак на крыле чьей-то сверкающей "Нивы". Человеку с помпонами хотелось быть нужным человечеству.
Ардабьев еще раз вгляделся в крыло, но вопросительного знака не было, как будто человек с помпонами унес его под мышкой.
"Может быть, мне это все показалось? - подумал Ардабьев. - И этот вопросительный знак... И эта спичка с краской... И эти помпоны... А вот похороны отца были. Но я их не помню. Я знаю, что меня избили потом и сняли с меня джинсы... Но как это было, я тоже не помню..."
Ардабьев вошел в свою квартиру и, спотыкаясь о чемоданы, рванулся к задребезжавшему на журнальном столике телефону. Говорить было легче, чем думать.
- Да, это я, - сказал Ардабьев, и неожиданно кольнула мысль: "А вдруг это не я?" Но Ардабьев задавил в себе эту мысль, забросал ее сбивчиво-деловитыми словами: - Да, да, я залил полный бак и беру две канистры... Копченой колбасы достал три палки... Как договорились, у мотеля на Варшавке в десять. - Опустив телефонную трубку, Ардабьев, стараясь быть целеустремленно-озабоченным, предупредил жену: - Мишечкины уже готовы...
- Мишечкины были готовы еще до того, как родились, - сказала жена, закуривая сигарету и садясь на диван, как будто она никуда не собиралась ехать. - Ты раньше так не любил Мишечкиных. А теперь тебя с ними водой не разольешь... С тобой что-то случилось, Ардабьев. - Жена протянула руку и погладила жесткие листья растения, торчащего из деревянного ящика. - С тобой что-то случилось, - медленно повторила она. - Я ссорилась с тобой из-за этого куста. Из-за твоей крысы Аллы. Но когда после больницы ты починил клетку, которую перегрызла крыса Алла, и посадил туда зеленого попугайчика, я растерялась...
- У нас никогда не было никакой крысы Аллы! Который раз говоришь мне о ней! Что ты придумываешь! Какая крыса! - задергался Ардабьев.
- Которая умерла, - испытующе взглянула на него жена.
- Крысы не умирают, а подыхают, - доставая ласты и маску со шкафа, сказал Ардабьев.
- Раньше ты говорил иначе, - сказала жена, продолжая поглаживать листья. - Меня раздражала эта крыса, этот куст, потому что ты возился с ними, не замечая меня. Но тебе они были для чего-то нужны. Для чего-то, о чем ты мне не говорил. Я тебя ревновала к этой крысе, к этому кусту. Но, вернувшись, ты даже не подошел к этому деревянному ящику. Если бы я не поливала куст, он давно бы засох. А сейчас на нем опять появились плоды... Для чего тебе были нужны эти плоды, Ардабьев?
- Я даже не знаю, как называется это растение... Ты, наверно, сама принесла его. У тебя что-то стряслось с памятью, - нахмурился Ардабьев, засовывая ласты и маску в чемодан.
- Нет, это с твоей памятью что-то стряслось... Я не приносила этого куста, Ардабьев. И ты его не приносил. Ты принес только деревянный ящик с землей. Куст сам взошел. Когда на нем появились первые листики, ты захлопал в ладоши, как мальчик... Почему? Вспомни. - Жена встала с дивана и положила ему руки на плечи, заглядывая в глаза.
- Ты устала, - поцеловал ее в щеку Ардабьев. - Мы приедем на юг, ляжем перед самым морем и целый день не будем ни о чем думать...
