Джек Вэнс - Труллион. (Аластор 2262)
Для того, чтобы сохранить Амбаль, Глиннес должен был вернуть Касагейву двенадцать тысяч озолей и расторгнуть договор или доказать, что Шайра погиб, тем самым подтвердив незаконность сделки своего брата. Двенадцать тысяч — крупная сумма, а от человека, попавшего на ужин к мерлингам, не остается почти никаких следов... Глиннес привстал, чтобы посмотреть вниз на тропу, ведущую к причалу. Вот за тем кустом терновника прятались Дроссеты. Здесь, на тропе, на него напали. Вот следы, оставленные его пальцами, царапавшими землю. В двух шагах чуть плескалась мутная вода Фарванского рукава.
Эгон Римбольд прибыл на узкой черной моторной лодке. «Я думал, ты свое отвоевал, — пошутил врач. — Судя по твоей физиономии, однако, война продолжается».
«Меня избили и ограбили», — сообщил Глиннес.
Римбольд взглянул на луг: «Что-то треваньев больше не видно».
«Они уехали, оставив незабываемое впечатление».
«Что ж, посмотрим, что я смогу для тебя сделать».
Пользуясь эффективными средствами аласторской фармацевтики и заживляющим пластырем, лекарь сумел добиться значительного улучшения — Глиннес почувствовал себя почти здоровым.
Упаковывая медицинские принадлежности, Римбольд спросил: «Полагаю, ты сообщил о нападении в полицию?»
Глиннес моргнул: «Честно говоря, мне это даже не пришло в голову».
«Не стал бы откладывать в долгий ящик. Дроссеты — опасная компания. Причем девчонка не лучше остальных».
«Я ими займусь, девчонкой тоже, — пообещал Глиннес. — Не знаю, когда именно и как, но они от меня не уйдут».
Римбольд жестом порекомендовал умеренность или по меньшей мере осторожность — и уехал.
Глиннес снова изучил отражение в зеркале и с мрачным удовлетворением отметил явное улучшение внешности. Вернувшись на веранду и осторожно усевшись в кресло, он погрузился в размышления, стараясь придумать наилучший способ отомстить Дроссетам. Угрозы могли дать кратковременное удовлетворение, но, учитывая все обстоятельства дела, в конечном счете не приносили никакой пользы.
Глиннес потерял покой. Ковыляя туда-сюда вокруг дома, он неприятно поражался его запущенному состоянию. Даже по представлениям нетребовательных триллей собственность сквайра Рэйбендерийского оставляла желать много лучшего. Глиннес снова разозлился на Глэя и Маручу. Как они могли не испытывать никаких теплых чувств к старому дому? Неважно — он наведет порядок, и Рэйбендери станет таким, каким он его помнил с детства.
Сегодня он был еще слишком слаб, чтобы начать работу. Не зная, чем заняться, Глиннес осторожно спустился в лодку и направил ее по Фарванскому рукаву к реке Заур, а потом, обогнув оконечность Рэйбендери, к острову Гильвег, где в старой доброй усадьбе вели веселую беспорядочную жизнь его старые добрые знакомые, Гильвеги. Оставшуюся часть дня он бездельничал, предаваясь тем самым традиционным увеселениям триллей, которые фаншеры осуждали как проявления бестолковости, неопрятности и распущенности. Глиннес, изрядно навеселе, пел рыбацкие песни под аккомпанемент гармоники и гитары, повесничал с дочерьми Гильвегов и вообще настолько пришелся всем по душе, что Гильвеги пообещали завтра же прибыть на Рэйбендери в полном составе и помочь ему уничтожить следы стойбища треваньев.
Разговор зашел о хуссейде. Глиннес упомянул лорда Дженсифера и «Флехарийских горгон»: «Пока что команда существует только на бумаге. И все-таки — вдруг ему удастся уговорить каждого, кто значится в списке? Случались и не такие вещи. Меня он хочет поставить форвардом, и я не прочь попробовать — хотя бы ради денег».
«Болтовня все это! — поставил диагноз Карбо Гильвег. — В том, что касается хуссейда, Дженсифер шерли от мерлинга не отличит. И откуда у него возьмутся озоли? Он едва сводит концы с концами, это всем известно».
«Как сказать! — возразил Глиннес. — Я с ним обедал и могу поручиться, что он себе мало в чем отказывает».
«Так-то оно так, но содержать хорошую команду — это не лакея за выпивкой гонять. Нужны не только формы и шлемы, но и казна, вызывающая интерес у противника — не меньше пяти тысяч. Сомневаюсь, чтобы из лордовых разговоров что-нибудь вышло. Кто у него капитан?»
Глиннес задумался: «Капитана он, кажется, так и не назвал».
«А от этого все зависит. Если он найдет именитого капитана, к нему игроки стекутся со всех сторон, даже я приду».
«Я тоже не лыком шит. Ничего ему не обещал, только любопытствовал».
«Лучше попытай счастья со старыми добрыми «Зауркашскими танчинарами»!» — посоветовал Ао Гильвег.
«И правда, нам пригодилась бы пара хороших нападающих, — подтвердил Карбо. — Защита у нас не хуже любой другой, но через ров перепрыгнуть умельцев не хватает. Становись танчинаром! Очистим префектуру Джолани до нитки!»
«А в казне-то у вас сколько?»
«Больше тысячи что-то никак не соберем, — признал Карбо. — То выиграем, то продуемся. Честно говоря, неровный у нас состав. Старикан Нероневи не вдохновляет — от державы не отходит, тактика у него азбучная. Я мог бы долго перечислять наши беды, да что толку?»
«Ты меня убедил — пойду играть за «Горгон»! — заявил Глиннес. — Нероневи уже десять лет тому назад еле ноги волочил. Вы бы еще Акадия капитаном выбрали!»
«Никому нет дела, всем все равно, — вздохнул Ао Гильвег. — Нужна встряска».
«Симпатичной шерли у нас уже два года не было, — пожаловался Карбо. — Дженлис Уэйд — глупее дохлого кавута. Когда с нее сорвали хламиду, она даже не поняла, что случилось. Барсилья Клофорет — длинная и тощая, как голодная выпь. На нее, голую, никто и смотреть-то не стал. Ушла с поля бледная от злости, не сказав ни слова».
«Тут у нас водятся симпатичные шерли, — Ао Гильвег указал большим пальцем за плечо, на своих дочерей Роланду и Беринду. — Неувязка только в том, что они норовят развлекаться не хуссейдом, а другими играми. Следовательно, потеряли квалификацию».
Вечер сменился авнессом, авнесс — сумерками, сумерки — темнотой, и Глиннеса уговорили переночевать в гостях.
Утром он вернулся на Рэйбендери и начал расчищать остатки стойбища треваньев. Любопытная деталь заставила его задуматься. Там, где горел костер, в земле осталось отверстие полуметровой глубины, похожее на яму из-под выкопанного столба. Только никакого столба там не могло быть — отверстие находилось точно посередине выжженного кострища. Глиннес не мог найти этому разумного объяснения.
В полдень прибыли Гильвеги, и через два часа на острове не осталось никаких следов пребывания Дроссетов.
Пока мужчины работали, женщины приготовили все, что можно было состряпать из продуктов, хранившихся в доме — о скудной кладовой Маручи они отозвались с пренебрежением. Вообще, Маруча не вызывала у Гильвегов особой симпатии — слишком много о себе думала.
