Филип Фармер - Восстаньте из праха (перевод М. Ахманова)
Всего лишь через несколько минут после употребления жвачки мужчина задушил жену, швырнул ее тело в воду, подхватил на руки другую женщину и убежал с ней в темноту леса.
Некий мужчина взобрался на камень для чаш и произнес речь, которая, несмотря на дождь, длилась всю ночь. Он изложил своим немногочисленным слушателям принципы организации совершенного общества. К утру он настолько охрип, что был способен прокаркать лишь несколько слов. Его знакомые говорили, что на Земле он не принимал участия даже в голосовании.
Часть мужчин и женщин, оскорбленных публичной демонстрацией чувственных удовольствий, пытались протестовать и даже растащить любовные пары. Результаты: синяки, разбитые губы и носы, вышибленные зубы и два сотрясения мозга. Другие провели всю ночь на коленях, молясь и исповедуясь господу в своих грехах.
Несколько детей были жестоко изувечены, изнасилованы или убиты. Но не все взрослые поддались безумию: кое-кто защищал детей — или, по крайней мере, пытался это сделать.
Руах видел отчаяние и отвращение мусульманина-хорвата и австрийского еврея, обнаруживших в своих чашах свинину. Индус в отчаянии ломал руки — в его чаше была говядина. Еще один человек кричал, что все они попались в тенета дьявола, и выбрасывал в реку сигареты. Глядя на него, некоторые мужчины говорили:
— Лучше бы ты отдал нам эти сигареты, если не хочешь пользоваться сам!
— Табак — выдумка дьявола! Это растение было взращено Сатаной в саду Эдема!
— Но ты мог бы поделиться с нами, — заметил кто-то из компании собравшихся вокруг мужчин. — Ведь тебе-то не было бы никакого вреда!
— Я лучше выброшу это сатанинское зелье в реку! — вопил святоша.
— Ты фанатик и безумец! — крикнул один из парней и нанес ему удар в челюсть. И прежде, чем несчастный противник табака успел встать на ноги, он получил несколько крепких пинков от остальных мужчин.
Руах рассказывал, как неудачливый проповедник поднялся и, рыдая от ярости, закричал:
— Что я сделал, о господи, за что заслужил такое? О, боже, боже! Ведь я всегда почитал тебя! Я жертвовал тысячи фунтов на благотворительность! Всю жизнь я боролся против греха... Трижды в неделю я поклонялся тебе, о боже, в твоем храме... я...
— Я тебя узнала! — закричала какая-то женщина с голубыми глазами, красивым лицом и точеной фигурой. — Я узнала тебя! — Ты Роберт Смитсон!
Мужчина замолчал и, мигая, уставился на нее.
— Но я вас не знаю, миссис!
— Конечно, не знаешь! А не мешало бы! Я — одна из тысяч девушек, что гнули спину по шестнадцать часов в день на твоих фабриках! Для того, чтобы ты мог жить в своем шикарном доме! Чтобы ты мог одеваться в дорогое платье, чтоб твои собаки и Лошади ели лучше нас! Я была одной из твоих работниц! Мой отец гнул на тебя спину, и моя мать тоже, и все мои братья и сестры, которые не погибли от болезней и голода, все они были твоими рабами! Одна из твоих проклятых машин отрезала руку моему отцу, и ты вышвырнул его на улицу без единого гроша. Моя мать умерла от чахотки. И я тоже кашляла кровью, мой милый баронет, пока ты обжирался изысканной пищей и нежился на пуховиках..., а может, просто дремал на своей роскошной церковной скамье и швырял тысячи, чтобы помочь бедным азиатам или снарядить миссионеров для обращения в истинную веру язычников-африканцев... Мои легкие сгорали, но я пошла на панель, чтобы прокормить своих младших братишек и сестренок... И я подхватила сифилис, слышишь ты, гнусный набожный ублюдок — и все потому, что ты выжимал последние капли пота и крови из меня и подобных мне несчастных! Я умерла в тюрьме, потому что ты считал, что проститутки недостойны жалости! Ты... ты..!
Смитсон сначала покраснел, затем побледнел. Взяв себя в руки, он хмуро взглянул на женщину и произнес:
— Вы, распутницы, всегда найдете, на кого можно взвалить вину за то, что вы стали предаваться похоти и потворствовать своим гнусным вожделениям! Бог знает, что я стойко следовал его заповедям!
Он повернулся и пошел прочь, но женщина побежала за ним и замахнулась на него своей чашей. Все произошло очень быстро. Кто-то вскрикнул, мужчина повернулся и присел, так что чаша едва задела его макушку.
Смитсон быстро юркнул мимо женщины и затерялся в толпе. Однако, заметил Руах, мало кто понял, что происходит, потому что там больше никто не говорил по-английски.
— Смитсон? Сэр Роберт Смитсон? — задумчиво произнес Бартон. — Насколько мне помнится, он владел хлопкопрядильными фабриками и металлургическими заводами в Манчестере. Он был известен как филантроп, жертвующий крупные суммы на обращение язычников. Умер он, если не ошибаюсь, в 1870 году в возрасте восьмидесяти лет.
— И, вероятно, в твердом убеждении, что за свои дела будет вознагражден на небесах, — сказал Лев Руах. — Разумеется, ему не приходило в голову, что он сгубил множество рабочих.
— Если бы он не эксплуатировал бедняков, это делал бы кто-нибудь другой, — философски заметил Бартон.
— Вот, вот! Именно такими доводами пользовались очень многие на протяжении почти всей истории человечества! — сказал Руах. — Но ведь в вашей собственной стране были промышленники, следившие, чтобы зарплата и условия труда рабочих улучшались. Одним из них, насколько я припоминаю, был Роберт Оуэн.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Не вижу особого смысла спорить о том, что происходило в прошлом, — примиряюще произнес Питер Фригейт. — Меня больше беспокоит настоящее.
Бартон поднялся.
— Вот речь, достойная потомка практичных янки! Вы правы — нам нужна крыша над головой, орудия и еще бог знает что! Но прежде всего, я думаю, нам стоит взглянуть, что делают люди на равнине.
В это мгновение из-за деревьев показалась Алиса. Фригейт первым заметил ее и разразился хохотом:
— Вы только посмотрите! Благородная леди выписала новый туалет из Парижа!
Бартон повернулся и глаза его изумленно округлились. Алиса нарезала длинные травянистые стебли и сплела из них какое-то подобие одежды. Сверху ее грудь и плечи прикрывало пончо, снизу — юбка, ниспадающая до икр.
Это неуклюжее одеяние производило странное впечатление. Раньше лишенная волос голова не портила женственной красоты Алисы; теперь зеленый бесформенный балахон, скрывший ее стройную фигуру, сделал молодую женщину жалкой и нелепой. Однако итальянки столпились вокруг нее, с интересом рассматривая травяную накидку.
— К сожалению, трава сильно раздирает кожу, — заметила Алиса. — Но зато так приличнее. Вот все, что я могу сказать по этому поводу.
— По-видимому, ваше мнение изменилось, — язвительно произнес Бартон. — Совсем недавно вы утверждали, что собственная нагота не шокирует вас, если остальное цивилизованное общество тоже бегает голышом.