Андрей Лазарчук - Гиперборейская чума
— Антон Ященко: — проговорил Коломиец, рассматривая на просвет бутылку с бензином. — Где-то когда-то я это имечко уже слышал:
— У меня примерно такое же чувство, — сказал Крис. — Но с прошлыми делами это имя вроде бы не связано. Нет?
— Боюсь соврать: Ты лучше скажи, что с этим делать будем?
— А вот не знаю. Настучит ведь.
Несчастный колдун, уже поверивший было в свое счастье, вдруг побелел и покрылся потом.
— Я? Настучу? Да что вы, миленькие, кому я буду стучать и с чего? Я молчать буду хуже рыбы! Я честное слово даю, пожалейте, у меня детей только своих двое:
— А вы тех детишек жалели, которым на мозгах клейма свои выжигали? Ты хоть знаешь, что с ними стало с тех пор? — и Крис точно так же побелел и покрылся потом. — Я считал: вы не меньше сорока человек искалечили! На всю жизнь: — он обернулся к Ираиде почти беспомощно: — Ты представляешь, уже по восемнадцать, по двадцать лет парням, а из дома их не вытащить, свет не выключают ночами: и не рассказывают ничего. Морды, как у скелетов:
— Я ни при чем здесь! — шепотом закричал Игореша. — Это не я! С этим сам Семаргл дело имел и девка его страшенная, Сива! Когда этот аппарат привезли, я уже никто был, никто! Я бы, может:
— Какой аппарат? — тихо спросил Крис.
— Я не знаю! — в голосе Игореши зазвучал надрыв. — Я его видел-то раз или два. Маленький такой, в чемоданчике ободранном: Там шарик такой круглый, когда голубой, когда красный: и вроде бы светится:
— И что же он делает? Этот шарик?
— Я не знаю! Говорят: ну: если долго в него смотреть:
что-то можно увидеть: что больше всего хочешь увидеть! А пока смотришь да любуешься, тебе можно любую лапшу на уши развешать, и ты все скушаешь за святую истину:
— Яценко! — в один голос воскликнули Крис и Коломиец и устремили друг на друга указательные пальцы.
— Выплыл все-таки, гад: — добавил Коломиец и посмотрел на колдуна. — Значит, так. Жить будешь, но плохо.
Три часа тебе на сборы — и уматывай отсюда куда подальше.
И не возвращайся: ну, хотя бы до осени. Понял? Найди себе нору и забейся. И чтоб никто-никто не знал. Сумеешь?
Тот часто-часто закивал. Из-под сжатых век потекли слезы.
— Никто, — повторил Коломиец как-то особенно веско.
До конца дня Крис в сопровождении Ираиды прогуливался по городу, заходя в магазины, бедные в сравнении с московскими, и несколько раз перекусив в кафешках, в сравнении с московскими странных. Потом он купил кучу телефонных жетонов и принялся звонить, набирая похожие, но разные номера, и спрашивать какую-то Зою Владленовну. Ираида смотрела на него сбоку — и, когда на границе слышимого уловила «:больше не живет:» — поразилась хищному блеску, вспыхнувшему в его глазах, обычно лишь невыразительно прищуренных.
А где?: а когда?: — пытался выспрашивать Крис, но на том конце провода отвечали нелюбезно.
Потом он повесил трубку. Посмотрел на Ираиду. Перед ней стоял совсем другой человек. Вся его вялость и замедленность испарились мгновенно, обнажив что-то стальное и острое.
— Что? Ну, что?!
— Расскажу по дороге:
Из записок доктора Ивана Стрельцова.
Похоже, что скоро я совсем перейду на тайнопись. «Й.» — уже была в моем рассказе, теперь появляется «К.» Если в первом случае я прибег к инициалу по сугубо личным соображениям, то сейчас — даже не могу объяснить, почему.
Лицо это известно всей стране, мало кто из газетчиков не рвал его злобно на части или не облизывал, преданно заглядывая в глаза. И все же у меня он будет «К.» — хотя бы потому, что я не желаю присоединяться к стаям ревнителей или хулителей этого человека. В моих глазах он не ангел и не бес, а удачливый авантюрист с умом, вывернутым как-то уж очень прихотливо, иногда в разговоре он показывает себя полным идиотом — вместе с тем авторитет его как был огромен во времена взлета, так таким и остается — даже после падения.
Он же и рассказывал: якобы на его глазах японские якудзы выбросили с какого-то высокого этажа борца-сумиста. Они ему задолжали много денег и решили не платить. Борец упал на свое пузо и долго на пузе прыгал, разумеется, остался жив и отомстил. Точно так же и К. грохнулся с большой высоты — и не только уцелел, но даже получил Очень Много Денег. Не за падение, разумеется, но по причине оного:
Впрочем, я увлекся намеками.
Еще в бытность свою ОДТ («Особа, Допущенная к Телу» — его же выражение) он дважды прибегал к услугам «Аргуса».
Один раз — когда Тело потеряло какой-то важный ключ, не имеющий дубликатов (ключ был старинный, семнадцатого века, от швейцарского потайного замка «Принц»), а второй — когда сам К. перепутал похожие дипломаты, и секретные документы отправились в свободное плаванье по России и Казахстану, перехватить портфель удалось только в Талды— Кургане:
Но почему я вдруг решил, что К. захочет мне помогать, да еще будучи разбуженным в пять утра — этого я и сам не могу понять по сю пору. Говорю же: долгое общение с Крисом обостряет в человеке скрытые качества. Больше мне сослаться не на что.
Самое смешное, что я не промахнулся.
В мытищинском особняке его горел свет — почти во всех окнах. К. то ли не ложился еще, то ли уже встал. Он принял меня в халате зеленовато-войлочного цвета с золотым орнаментом на полах и обшлагах. Если верить орнаменту, это был халат старшего евнуха Бухарского хана. На знаменитом пузе К. халат сходился едва-едва.
Я вдруг подумал, что вместе с колдуном Митрофановым они составили бы замечательную актерскую пару для индийской мелодрамы о разлученных во младенчестве близнецах:
Как обычно в общении с чужими, К. был приторно-сладок.
Челядь он бил.
— Доктор, доктор! Как жизнь молодая? А-а?
Проказничаете, наверное?
Я честно ответил, что не без того.
— Что интересного люди потеряли на этот раз? Иногда теряют такое: Вам нужно мое содействие? Или:
консультация? — пауза была какая-то странная.
По дороге я склеил из имевшихся фактов краткую версию происходящего и сейчас изложил ее: как мы когда-то в поисках заблудших детей сильно обидели тамбовских язычников-вудуистов, как они теперь пытаются отмстить неразумным нам, как один из незадачливых мстителей угодил на больничную койку — и насколько мне необходимо поболтать с ним прежде, чем до него доберется карающий меч.
К. задумчиво рассматривал меня, а потом предложил выпить виски.
— Это выполнимо, — сказал он, глядя на меня поверх бокала. — Это даже не будет вам ничего стоить. Одно условие: если (он выдавил это «если», совершенно не меняя интонации, но так, что не заметить неровности стало невозможно) вам в процессе поиска попадется такой весьма потертый темно— коричневый дипломат из фальшивого крокодила с дохлым кодовым замочком — вы доставите его мне, не открывая.
