Геннадий Прашкевич - Нет плохих вестей из Сиккима
Прошло расширенное заседание Президиума правления Союза советских писателей с участием актива. После доклада тов. А. Фадеева утвержден новый состав президиума правления в 15 человек: В. Герасимова, А. Караваева, В. Катаев, К. Федин, П. Павленко, Л. Соболев, А. Фадеев, А. Толстой, Вс. Вишневский, В. Лебедев-Кумач, Н. Асеев, М. Шолохов, А. Корнейчук, Алио Машашвили, Янка Купала.
Я помял газету в руке. Репринт? Не похоже.
Захват Барселоны – прямой результат недостатка вооружений у республиканской армии. К 23 декабря, перед началом наступления фашистов, соотношение сил на каталонском фронте складывалось следующим образом: фашисты располагали 23-24 пехотными дивизиями (240 тысяч человек), не считая других видов войск, численность которых составляла 40-50 тысяч человек. Примерно половину их составляли германо-итальянские интервенты. Этим силам республиканцы могли противопоставить только 100-тысячную армию, при этом недостаточно вооруженную. Располагая армией, в три раза превосходящей республиканскую, фашисты смогли начать наступление сразу в трех направлениях: из сектора Трэмп, из сектора Балагер и из сектора Фрага. В главном направлении (сектор Фрага) действовал итальянский экспедиционный корпус, а также марокканские и наваррские части. С первого дня боев республиканцы вынуждены были ввести в действие все свои резервы. Обладая превосходством в людских силах, фашисты выбрали простой, но вместе с тем чрезвычайно выгодный метод: каждый раз после суточного боя они отводили действовавшие на первой линии дивизии на вторую линию, а со второй – перекидывали свежих солдат на первую.
Я терпеливо перевернул газетный лист.
...Еще будучи директором ленинградской фабрики «Скороход», – писал некто Н. Сметанин, впрочем, не некто, а замнаркома легкой промышленности, – я неоднократно слышал жалобы отдельных работников на то, что им приходится сидеть в учреждении по ночам и при этом чаще всего без надобности. Сейчас, работая в наркомате, наблюдаю то же самое. В 12 часов ночи, в час, в два и в три в наркомате продолжает сидеть значительная часть ответственных работников. А утром они являются на работу гораздо позднее установленного срока, хотя их часами дожидаются посетители, а технический аппарат, оставаясь без руководителей, работает плохо. Известно, самые производительные часы работы – утренние. Вот и надо бы заниматься с утра самым важным, самым сложным. Но даже заседания коллегии наркомата проходят ночью. Все сидят сонные и ждут, когда заседание кончится. Зачем это нужно? Кому это нужно? Я, признаться, тоже начинаю засиживаться. Спросите, почему? Отвечаю честно: да потому, что нарком сидит поздно. А заместители наркома сидят про тот случай, если их вызовет нарком. А работники аппарата сидят с одной мыслью: вдруг их вызовет замнаркома?
Приносит ли пользу такая система?
Нет, такая система приносит только вред.
Вот пример из последних дней. 26 января врид начальника отдела труда тов. Родаминский, уезжая по делу в ВЦСПС, вызвал туда нужных ему работников из главных управлений. Понятно, вызвал затем, чтобы не терять драгоценного времени. Работники прибыли в ВЦСПС в момент, когда тов. Родаминский уже работал в какой-то комнате. Работников туда не пустили. Они потолкались в коридорах ВЦСПС и уехали ни с чем. Рабочий день пропал. А сколько таких дней гибнет из-за некультурности в работе, из-за неорганизованности и расхлябанности? Простой расчет показывает, как дико разбазаривать время на ночные сидения. 7-8 часов нам обязательно нужны для сна. Пару часов следует уделять профессиональному чтению, личному образованию. Мы обязаны уплотнить, как требует постановление СНК СССР, ЦК ВКП(б) и ВЦСПС, свой рабочий день, прекратить вредные ночные сидения.
Серьезным человеком был Н. Сметанин.
Женщина без вредных привычек продаст машинку Зингер.
Так всегда. Мечтаешь о лирике Пушкина, а читаешь рекламу.
2
Дверь открылась.
Кора и ее спутник выглядели неправильно.
Не следовало надевать такую красную блузу и такую синюю юбку. В этом было что-то плакатное, как и в красном платке, туго охватившем убранные под него волосы. А у мужчины (ростом он был ниже Коры) бросались в глаза монгольские скулы, темные волосы, выцветшая гимнастерка без знаков различия, застиранные галифе, начищенные сапоги.
Айболит локалки.
Сисадмин по вызову.
Я не хотел смотреть на Кору, но смотрел.
Не хотел заглядывать в ее мысли, но не мог.
Она явно еще не отошла ото сна. Под глазами лежали темные тени. У многих есть тайные, не выказываемые другим страшилки. У Коры такой было расслаивающееся время. Зияющая черная дыра. Крутящееся, засасывающее пространство. Некий безмолвный космический водоворот.
– Сядьте.
– Не хочу. Надоело.
– Да вы еще и не сидели!
Спутник Коры ловко ткнул меня кулаком в грудь.
Я не удержался и сел. Клеенчатый диван холодил руки, на которые я невольно оперся. Нырни в реку, собери десять палочек Коха и получи кружку Эсмарха. Потом посчитай до десяти. В этом офисе работали свои законы.
– Имя!
– Мое?
– Разумеется.
– Сергей Александрович.
Он предупредил мой вопрос:
– Я – сотрудник наркомата внутренних дел сержант Дронов.
И цепко оглядел меня. Что-то ему не нравилось. Он морщился.
– Мы никак не ограничиваем вас в личном общении, – сказал он несколько загадочно, – но постарайтесь свести общение к минимуму. – И уперся в меня взглядом: – Национальность?
Теперь ухмыльнулся я. Не потому, что подтверждал не высказанные им вслух сомнения, а потому, что действительно не знал своей национальности. Может, татарин, может, еврей. Какая разница?
– Сергей Александрович – ваше настоящее имя?
– Представления не имею.
– Место рождения?
– По бумагам?
– По существу.
– Тогда тоже не знаю.
Что ж, они не собирались рыться в придуманной биографии. Айболит локалки вообще не скрывал, что его интересует не какой-то там мифический Сергей Александрович, родившийся якобы тогда-то и там-то; его, сержанта Дронова, сотрудника наркомата внутренних дел, серьезного человека (так он о себе думал) интересовал вполне реальный человек, укрывшийся за придуманную (так он считал) потерю памяти. Правда, задавая вопросы мне, он посматривал на Кору.
И мысли его были слюнявыми.
Он думал о Коре как о своем будущем.
Это сбивало меня с толку. Они пришли вместе, значит, были заодно, но единства я не чувствовал. Потому и рылся в их сознании. Нагло рылся, не скрываясь. Пытался понять, почему сержант пускает слюни, а Кора смотрит на меня с презрением, даже с гадливостью, будто поймала за непристойным занятием. Оставить наедине с сержантом. Нет, Кора этого не хотела. Лечить потом окажется себе дороже. Я ее не понимал, наши с ней времена катастрофически не совпадали. Пули сплющены. Не знаю, о каких пулях она думала. В голове любого человека всегда много неясностей. В сознании самого неиспорченного, самого чистого человека всегда прячутся тусклые зеркала, ползет дымка отработанных желаний, непонимания, зависти. Зайти на рынок. Что она покупает на рынке? Овощи. Ну да, конечно. Она собиралась зайти на рынок. Кому-то она готовила обеды? Кто-то бессонными ночами читал стихи на ее чудесной спине под лопатками-крыльями? Когда ты захочешь. Я привык валяться в постели с плохими девчонками из «Кобры», ни у одной не видел таких тату. Всякие были, но таких не было. Как сказала бы капитан милиции Женя Кутасова, плохие девчонки произошли не от тех рыб.
