Александр Етоев - Человек из паутины
Человек с пивом попер сквозь толпу на выход. В кильватерной струе запахов Ванечку понесло за ним. Через три мучительные минуты его вынесло эскалатором на поверхность.
Сенная площадь во времена описываемых событий представляла собой довольно занимательную картину. Обнесенная бетонным забором и опоясанная толстокожими трубами, обширная ее середина была занята нескончаемым долгостроем. Что там строили, было неясно, но, похоже, что-то нечеловеческое, судя по масштабным конструкциям в духе безумного Пиранези. Особенно поражал прохожих мощный фаллический столб с железной конурой на вершине - то ли символ затянувшейся перестройки, то ли шахта реконструируемого метро. Однажды Ванечкина знакомая из Москвы, увидев это архитектурное чудо, спросила, почему так высоко над землей подняли гараж. Вепсаревич вспомнил барона Мюнхгаузена и его несчастную лошадь, привязанную к кресту колокольни, и ответил ей в шутливой манере - мол, ставили-то гараж зимой, почва была промерзшая, а весной, когда снег растаял... Удивительно, но она поверила.
Кикимороидального вида тетка дохнула Ванечке в лицо перегаром и сказала веселым голосом:
-Золото, ломаные часы, брюлики, фарфор, бабки сразу!
Ванечка, отмахнувшись от тетки, пересек трамвайное полотно и двинулся по дальней стороне площади, чтобы выйти на набережную канала. От железного лотка на колесах, стоявшего под парусиновым тентом на углу с Демидовым переулком, пахло детством и горячими пирожками, и Ванечкин желудок почувствовал, что внутри его поселился голод. Чувство голода с каждым шагом усиливалось, голодный, он шел по городу и шлось ему, голодному, хреновато. Похмельный голод, еще царь Соломон заметил, бывает мучительнее самого похмелья - желудок скручивает в тугую спираль, как нянечка половую тряпку.
Вепсаревич шагал по набережной и думал о хлебах и о пиве. Еще он думал о том, зачем он вообще здесь вышел, а не поехал к себе домой, где мама сделала бы ему завтрак, где книги, где письменный стол, заваленный неправлеными листами, где лампа под зеленым стеклом, где тихо и никто не мешает.
Семен Семенович качал головой, и в голове его неприлично булькало. Наверное, ночной алкоголь плескался между коробкой черепа и сморщенной оболочкой мозга.
Инквизиторский взгляд главврача сверлил остроязыким сверлом по очереди сначала заведующего, потом врачей, которые ни ухом ни рылом, потом сестер, собравшихся в кучу и таращащих непонимающие глаза.
- Проорали! - орал директор. - Такого пациента проорали. Домой звонили?
- Звонили. Дома его нет, домой он не приходил, - сказала врач-анестезиолог Туробова
- Кто дежурил?
- Ульянова.
- Какая еще, к черту, Ульянова? Она что, врач? Она простая сестра, и к тому же она в отпуске со вчерашнего дня. Как заменяла? Кого заменяла? Алимову? Эту алкоголичку? Уволю нынче же и ту и другую. А врач? Где был дежурный врач? Почему ночью на отделении дежурят одни только сестры?..
В дверях возник начальник институтской охраны, по-военному встал на вытяжку и четким голосом отрапортовал всем сразу:
- Старший вахтер Дронов по вызову явиться не смог... - Начальник охраны замялся, виновато отвел глаза и со вздохом развел руками. - Короче, нажрался Дроныч. Как вахту Оганесову сдал, сразу же и нажрался. Вы же знаете, ему много не надо - стакан выпьет и с катушек долой. Это мне супруга его сказала, в смысле то, что муж ее после смены выпивши и поднять его никак невозможно, я ей только что на квартиру звонил.
- А журнал? В вахтенном журнале есть запись?
- А как же, запись имеется. - В руках начальника образовался журнал, уже раскрытый на соответствующей странице. - Вот время, вот число, все по правилам.
Главврач сунул лицо в журнал, затем вынул и сказал зло и хрипло:
- То есть вы мне хотите сказать, что этот ваш караульщик Дронов нажрался, только когда сдал вахту? - Он ткнул пальцем в непонятные каракули на странице и в разводы цвета некачественного портвейна "Левобережный".
- Это почерк такой у Дроныча, ему ж правую руку пограничная собака погрызла, когда он в армии на финской границе служил. Кость у нее хотел стащить, вот его собачка и тяпнула.
- Значит, так. Дронова, когда протрезвеет, ко мне. - Брезгливым жестом главный указал вдаль, туда, где за десяток палат отсюда располагался пыточный, его, главного, кабинет. - Я ему не руку, я ему другое кое-что отгрызу, тогда узнает, как на рабочем месте водку по ночам жрать. Лично вам, - он выстрелил по начальнику охраны из обеих зрачков картечью, выговор с лишением ежеквартальной премии. Ну а вы, - он отыскал взглядом Чувырлова, который со своей африканской внешностью затаился в тени шкафа с какими-то резиновыми жгутами, - вас, как явного соучастника похищения, ждет визит в лабораторию номер тринадцать-бис.
Многие при последних словах вздрогнули и схватились за сердце. Чувырлов, тот ничего не понял, только тоненько, с прихлюпом зевнул. В голове же завотделения будто бы плотину прорвало - он, покачиваясь, вышел вперед, взял главного за отворот пиджака и сунул ему под нос кулак.
- Это видел? - Взгляд Семенова сделался осмысленным и веселым. - Ну так вот, ты, кочерыжка. Я тебя вызываю на дуэль. Сейчас. На Черную речку. Эй, как там тебя, Чувырлов?! Будешь у меня секундантом. А сейчас - спать. Спать, спать, и идите вы, товарищи, на хуй!
И Семен Семенович в абсолютном молчании вышел из больничной палаты.
Мысль о пиве в голове Ванечки победила мысль о еде. Случилось это на подходе к Аларчину, после Калинкина и Египетского любимому Ванечкиному мосту. Гастроном на углу Английского был Ванечке хорошо известен. Как раз на противоположном углу, на другой стороне канала, Ванечка и служил культуре в должности ответственного редактора в известнейшем в Петербурге издательстве. Ванечка заглянул в витрину и убедился, что в пивном закутке не наблюдается никого из знакомых, кроме девушки, сидящей за кассой, кажется - по имени Лизавета. Ванечка шмыгнул в магазин и направился прямиком к прилавку.
- Здравствуйте, - улыбнулся он Лизавете.
- А, приветик, - ответила та ему. - Что-то вы про нас позабыли. В отпуске?
- Нет, болею.
- То-то я смотрю, какой бледный. Думаю, с похмелья или больной? - Она смахнула с плеча пылинку. - Слабые вы, мужики, нестойкие. Мой тоже вон, как что, так - "болею". А нам, женщинам, за вас отдувайся. Как всегда? Лизавета показала на краник розливного устройства.
Вепсаревич хотел кивнуть, потом вспомнил, что денег у него ровно на то, чтобы бросить, проходя, нищему, да и то рискуя быть обласканным костылем за такое откровенное издевательство. Все-таки он кивнул. На то Ванечка, собственно, и рассчитывал, когда сворачивал в угловой магазин, - в долг попросить пивка, как делал это уже не раз.
