Геннадий Прашкевич - Шкатулка рыцаря (сборник)
Шурик ошеломленно молчал.
Врач самодовольно откинулся на спинку кресла.
В половинчатых шляпах
совсем отемневшие Горгона с Гаргосом
смутно вращая инфернальным умом
и волоча чугунное ядро прикованное к ноге
идут на базар чтобы купить там дело в шляпе
для позументной маменьки Мормо!
Их повстречал ме-фи-ти-чес-кий мясник Чекундра
и жена его Овдотья огантированные ручки
предлагая откушать голышей
– «Дарвалдайтесь! – самодовольно вещал Врач. – С чесночком! Вонзите точеный зубляк в горыню мишучлу, берите кузовом! Закусывайте зеленой пяточкой морского водоглаза!»
– Неужели у каждого есть выбор?
– Конечно.
– И у Анечки Кошкиной?
Врач удовлетворенно хмыкнул:
– Ты быстро усваиваешь даже очень сложные вещи. Как раз у Анечки Кошкиной выбор – на зависть! «Вертлявая, как шестикрылый воробей, голос нежней, чем голубиный пух под мышкою».
– А у Лигуши?
– О, Иван! Куда без Ивана?
Врач вдруг опять необыкновенно оживился.
– Вот феномен, достойный глубокого изучения. Иван точно не покончит жизнь самоубийством. Просто не дотянет до этого. Он рожден для того, чтобы его убивали.
– Откуда ты знаешь? Как можно такое знать?
– Любой человек, – самодовольно объяснил Врач, – как правило, на что-то годится. А Лигуша ни на что не годится. Он так устроен. Он умеет только умирать. Ну, еще возвращать людям потерянные вещи. Такие люди рано или поздно непременно вызывают у окружающих желание убить их.
Врач скосил глаза на Шурика:
– Ты тоже невзлюбишь Лигушу.
– Да я-то за что?
– За глупость.
Иван!
Глава V. «Максимка? Бросай обратно!..»
Джумджума. 9 июля 1916 года
Роберт Кольдевей выпрямился и, вздохнув, обернулся к группе мужчин, учтиво к нему прислушивающихся. Белоснежные котелки гости держали в руках, в зачарованных глазах стыло ожидание немедленного чуда. Археолог для них, подумал Кольдевей, нечто вроде таинственного, не совсем понятного существа, всегда перепачканного глиной и пылью, но зато причастного ко всему тому, что самой вечностью упрятано в недрах таких вот чудовищных сухих холмов, как Джумджума.
Что ж, решил Кольдевей, они получат свое.
В конце концов, от этих господ зависит – продолжатся ли мои раскопки.
Именно эти господа решают все финансовые задачи Германского Восточного Общества. А раз так, пусть вернутся из Джумджумы в Германию с полным осознанием невероятной важности проводимых им, Кольдевеем, и контролируемых ими, попечителями Германского Восточного Общества, археологических раскопок.
Роберт Кольдевей провел своих важных гостей по унылым, выжженным солнцем отвалам грубого щебня и, внутренне усмехнувшись, показал полустертые письмена на развалинах каменной стены.
– Именно эти слова были начертаны таинственным перстом на каменной стене во время одного из безумных пиров царя Валтасара, – объяснил он. И специально понизил голос: – «В тот самый час вышли персты руки человеческой и писали против лампады на извести стены чертога царского, и царь видел кисть руки, которая писала – мене, текел, упарсин…»
Пусть дивятся. Чем больше странного расскажут они в Германии, тем лучше пойдут дела. Пусть все будут поражены. Вот они собственными глазами увидели руины, которые повергают в трепет неопытного человека! Вот они собственными глазами увидели руины пещи огненной, в которую царь Навуходоносор приказал бросить трех невинных отроков. И это еще не все! Я покажу им темный пыльный раскоп и заставлю уверовать, что именно в этой прокаленной яме томился несчастный пророк Даниил, брошенный на съедение львам.
Кольдевей сжал зубы.
Гости не должны уехать разочарованными.
Собирая Совет Германского Восточного Общества, эти элегантные господа должны крепко помнить, что далеко в Месопотамии некий Роберт Кольдевей, археолог, родившийся в Брауншвейге, денно и нощно работает во славу и во имя возвышения именно Германского Восточного Общества. Они должны понять и постоянно помнить, что истинные археологи похожи на моряков. Перед археологами, как перед моряками, всегда простерты никем еще не изведанные пространства. Воспитанные господа в белоснежных цилиндрах должны накрепко запомнить: существует масса важнейших вопросов, ответить на которые может только прошлое. Черт побери! Он, Роберт Кольдевей, действительно убежден, что на большинство важнейших вопросов истории ответы можно получить только в прошлом! И он будет копать, пока есть силы и возможности. Он будет копать выжженные солнцем холмы. Он будет копать их даже в том случае, если господа из Совета Германского Восточного Общества вообще откажут ему в помощи.
А это реально, покачал он головой. К сожалению, очень реально.
Особенно теперь, когда проклятые британские войска готовы двинуться к Вавилону! Но я все равно буду копать холмы Джумджума, даже если отсюда уйдет последний рабочий! Разве не в Джумджуме найдена странная металлическая шкатулка, никак не вяжущаяся с дикими невероятными временами, протекшими над этой страной?
Роберт Кольдевей не любил спешить.
Случалось, он ускорял работу, но не более.
Он не спешил, раскапывая южный берег Троады и зеленые берега острова Лесбос, не спешил, раскапывая вавилонские холмы. Может, потому и не знал усталости, может, потому и наткнулся на шкатулку, выкованную из необычно тяжелого металла. И вот странно. Впервые в жизни ему захотелось сразу, не теряя ни минуты, открыть непонятную находку. Обычно он осторожно обметал пыль самыми мягкими щетками, зарисовывал рабочие слои, тянул, всматривался, но сейчас рука археолога сама собой потянулась к шкатулке, указательный палец лег на алую вмятину, отчетливо помеченную на возможной крышке. Врожденное чутье подсказывало археологу: не надо этого делать! – но находка выглядела поистине уникальной. Даже рабочие-сирийцы, бросив мотыги, собрались вокруг. Они привыкли к тому, что в вавилонских холмах не находят железа, и вдруг… Такая шкатулка… Может, это золото? Припадая к фляжкам с водой, рабочие-сирийцы жадно следили за тем, как держит Кольдевей руку над шкатулкой, будто хочет ее погладить.
А потом…
А потом шкатулка исчезла,
