Конрад Фиалковский - Homo Divisus
— Я должен называть тебя как-то так, чтобы новое имя больше соответствовало твоей внешности…
— Кома тебе уже не нравится?
— Почему же, тоже красиво, но, может, удастся придумать что-нибудь еще.
— Маешься бездельем, Стеф? — Кома прикинулась недовольной, но он знал, что это неправда.
«Ну, ему пора», — решил Тертон. Он заранее придумал своего посетителя и знал, что сейчас тот позвонит. Знал также, как он будет выглядеть, потому что именно таким его придумал. Подушка была тестом номер один. Внешний вид объекта второго теста находился на грани синтаксической ошибки, но Тертону необходимо было знать, насколько эластичны фильтры системы. Объект не был синтаксическим абсурдом, тем не менее вероятность его появления здесь была близка к пределу невозможного.
Как он и хотел, раздался звонок. Тертон сам пошел отворить дверь. Объект оказался на месте.
— Входи, — пригласил Тертон. — Давненько не виделись.
Он посмотрел на Кому и увидел на ее лице удивление. На пороге стоял ацтек в головном уборе с перьями экзотической мексиканской птицы, названия которой Тертон не знал, но помнил внешний вид украшения, и для Опекуна этого оказалось достаточно.
«Прекрасно, — подумал он, — появление в городе столь странно одетого человека синтаксические фильтры допустили. Все, что он скажет, уже будет ошибкой имитированной действительности, но, видимо, информация такого рода не проверяется, а берется непосредственно из центральных мнемотронов, где, разумеется, эти факты есть и должны быть, как и все, что известно нашей цивилизации».
— Садись, — бросил он ацтеку, указывая на кресло.
— Что ему здесь надо? — спросила Кома.
— Не мешай, милая. Увидишь сама. Меня интересует период между «двенадцатым» и «третьим домом», — повернулся он к гостю.
— Значит, также «тринадцатый кролик», «первый камыш» и «второй кремневый нож», — ацтек говорил странным, немного хрипловатым голосом.
Тертон не установил заранее звучания голоса, но тут же представил его себе таким, каким хотел бы услышать.
— Да, — ответил он.
— 1514–1521 годы, — сказала Кома. — Что у тебя за странные интересы, Стеф?
«Отлично, Опекун, — подумал Тертон. — Уже понял, о чем мы».
Результат теста оказался положительным, поэтому можно было уже кончать игру, выпроводив индейца из квартиры, но Тертону хотелось, чтобы Кома еще послушала ацтека, так как рассказ гостя был декорацией его плана.
— Расскажи, как все началось, — сказал он.
— Еще за десять лет до прихода испанцев на небе явилось первое зловещее знамение — огненные колосья кукурузы, свисающие огненные полотнища, казалось, утренняя заря пронзает небо, снизу — широкая, вверху — острая… — начал ацтек.
— Зодиакальный свет или полярное сияние. Точно не установлено, — вставил Тертон.
— Вот уже сердцевину неба охватило оно. И вырвался вопль из уст людских, и ужас обуял все живое. И было это в году «двенадцатый дом». Второе страшное знамение явилось здесь же. Сам по себе возгорелся ясный огонь, никто его не раздувал, случилось это в доме Колибри с Юга.
— Это был Бог города, — сказал Тертон.
— Знаю, не мешай, — Кома внимательно слушала.
— Оказалось, — продолжал ацтек, — возгорелся столб деревянный. Изнутри вырвались огненные колосья кукурузы, полыхающие языки огня. Очень быстро уничтожили они все балки дома. И чем больше воды лили люди, чтобы погасить пламя, тем сильнее оно разгоралось. Третье страшное знамение — молния ударила в дом божий, соломой крытый, в святилище Бога Бирюзы. Редкий дождь моросил. А однажды солнце еще не зашло, как пала на землю огненная бирюза, трижды поделенная. И это было четвертым предзнаменованием.
— Потом ученые установили, что это был метеорит, — сказал Тертон, глядя на Кому.
— Оттуда, — продолжал ацтек, — прилетела она, с захода солнца, и бежала на восток, подобная дождю из огненных цветов. Далеко тянулись косы ее.
— Достаточно, — сказал Тертон.
Индеец замолчал.
— Продолжай, — попросила Кома.
Этого Тертон не планировал.
— Он спешит. Через час улетает на страторе.
— Ты хотел сказать «на самолете», — поправила Кома.
— Я не очень спешу, — отозвался ацтек. — Знаешь, Корн, я не помню, где познакомился с тобой.
«Так. Опекун берет инициативу в свои руки», — раздраженно подумал Тертон. Это не входило в его планы.
— Не помнишь? У пирамид в Теотигуакане, где ты работаешь гидом, — Тертон решил подкинуть Опекуну объяснение. — Ты, конечно, переборщил, прилетев сюда в своем рабочем наряде, — добавил он.
— Позвольте снять перья, — сказал ацтек и положил свой головной убор у ног. — И зачем я сюда пришел? Кажется, я всегда навещаю Корна, когда бываю в этом городе.
— Да. Ты не помнишь его, Кома? — рискнул Тертон. — Мне казалось, вы с ним однажды беседовали.
— Возможно, — отозвалась Кома.
— Его трудно не запомнить. Тогда он тоже спешил на самолет.
— Да. Припоминаю, — сказала Кома, а ацтек встал и поднял с пола свой удивительный головной убор.
«Ну, кое-как пробился через контроль Опекуна, — подумал Тертон. — Счастье, что Опекун — всего лишь компьютер, громадный компьютер, и для него даже то, что почти совсем невероятно, немедленно перестает быть необычным, если только это каким-то образом может быть проверено. С человеком было бы труднее».
— Я пойду, — проговорил ацтек. — До следующей встречи.
— Прощай, — Тертон проводил гостя до порога и старательно прикрыл дверь.
Когда он вернулся в комнату. Кома сидела в кресле и смотрела на него.
— Ты какой-то странный, Стеф, — сказала она. — В чем дело?
— Может, немного устал и еще должен поработать.
— Сейчас?
— Да.
— Что будешь делать?
— Рассчитывать.
— Что?
— Ты никогда не была такой любопытной, Кома. Просто расчеты для следующих экспериментов.
— Сам? Без компьютера?
Она вышла на кухню, а он сел к письменному столу и потянулся за бумагой и шариковой ручкой, которой и сам иногда пользовался в своей реальности. Здесь, разумеется, ручка тоже была, потому что она принадлежала этой реальности.
«Вот прихватить бы ее отсюда», — подумал Тертон. Свою ручку он с трудом отыскал несколько лет назад в антикварном магазине. «Ведь и ручка и все остальное — всего лишь иллюзия», — подумал он, зная, что устройства, конструирующие эти иллюзии, лишь немногим менее сложны, чем мозг человека, но быстродействие их в миллионы раз больше, и поэтому такие иллюзии настолько совершенны, что даже ему, старому манипулянту и профессору нейроники, подсказывают нереальные желания.
