Елена Федина - Завещание Малого Льва
— Дура ты, Морда, — сказала Груша, — такую девку надо хозяину отвезти. А ты этому сопляку хочешь отдать. Хозяин убьет, если узнает.
— Девка как девка.
— Ты что! «Белое солнце»! Ручки-ножки — всё на месте, попка круглая, личико рисованное. И дура дурой, между прочим. За такую девку хозяин нам больше отвалит! А Чума болтает только, где он столько «розовой сирени» возьмет? Да еще за час? Врет он всё, за подмогой полетел!
— Конечно, врет, — согласился Хрящ, — на то он и Сочиняла. Они как загнут иной раз — забудешь, как тебя зовут! А ты уши развесила!
Толстуха призадумалась, потом властно крикнула:
— Эй! Корж! Ну-ка слазь с нее! Не про тебя Принцесса. Хозяину повезем.
Везли ее в каком-то большом летающем автобусе. Уроды набились в него все дружно, а ее сунули под сиденье. Ассоль лежала и не могла пошевелиться. Ее сознание постепенно возвращалось, зато тело слушаться отказывалось напрочь. Энергии тоже давно не осталось. Ей еще не было страшно, просто удивительно, что такая мерзость происходит с именно с ней.
Хозяин не зря назывался хозяином. Он жил в замке. Замок стоял на берегу реки, тоже полуразвалившийся, как и всё на этой планете, сложен он был из гигантских белых кубов и призм, почерневших по краям и крошащихся. У него были слуги. И у него были доноры. Типичная политика Пастуха — высасывать у одних и делиться с другими. Всех Пастухов когда-то вместе с их жертвами перевезли на Пьеллу. И что же? На их месте возникли новые!
Ассоль воспринимала реальность урывками. Она вдруг осознала себя в кресле напротив стола. В другом кресле сидел чешуйчатый урод, мерзкий, безжалостный, отвратительная черная яма. При этом он был вполне человеческих пропорций: две руки, две ноги, обычная лысая голова, мощные плечи и выдающийся живот. Глаза были змеино-желтые, выпуклые, совсем без ресниц. Этими ядовитыми глазами он смотрел на нее в упор.
— Теперь я твой хозяин. Поняла?
— Да, — кивнула она.
Где-то в душе она была против, но тело отвечало само, повинуясь желтому взгляду.
— Хорошо. Теперь отвечай мне. Если соврешь, будет больно. Это тоже понятно?
— Да.
— Как твое имя?
— Ассоль Урсула Индендра.
— Индендра? Они опять суются на Наолу? Что им тут нужно?
— Ничего.
— Будет больно, Ассоль Урсула. Не ври.
— Я не вру. Мне просто было интересно.
— Сколько же тебе лет?
— Шестнадцать.
— Ты Прыгунья?
— Да.
— Ну и птичку поймали мои Проныры! Повезло так повезло. И кто из Индендра твой родитель?
— Леций Лакон.
— А! Это тот, который устроил нам всё это дерьмо? Забавно… Уж не думает ли он, что я буду церемониться с его дочуркой! Отвечай: какие у него планы относительно Наолы?
— Не знаю. Никаких.
— Это радует. Но если вдруг он заинтересуется нами, ты мне сообщишь немедленно. Поняла?
— Да. Поняла. Сообщу.
— Я должен знать, что у вас там происходит. Ты будешь прыгать ко мне сюда каждую неделю, регулярно и точно, как часы.
— Да. Буду. Как часы.
— Ты никому об этом не расскажешь. А если захочешь вдруг — будет больно. Запомни: тебе будет очень больно, Ассоль.
И она вдруг почувствовала эту боль, медленно нарастающую и просто невыносимую боль в затылке, как будто в него всаживали кол. Она застонала и вся сжалась в комок от ужаса.
— Ладно, — усмехнулся он потом снисходительно, — оставим это… ты ведь искала приключений, маленькая принцесса? Ты их нашла. Угощайся.
На столе было полно угощений, но ее уже тошнило. Что-то страшное творилось в душе. Ей хотелось убежать от этих лягушачьих глаз, но сил сопротивляться им не было.
— Ну что ж, — сказал он, — не хочешь есть — пойдем в спальню.
— К-куда?
— Ты еще не осознала, детка, как ты меня любишь?
— Осознала, — проговорила Ассоль потрясенно.
Тело встало и пошло. Как на эшафот. Тело не сопротивлялось.
Он был весь чешуйчатый. Вся кожа потом была в царапинах. Когда она обмывалась в ванной, служанка дала ей лосьон: знала что к чему.
— Спасибо, — сказала Ассоль, стуча зубами, ее всю трясло мелкой дрожью, энергии не было ни капли.
— Проводить вас до дверей? — спросила та с жалостью.
«Скоро здесь никаких дверей не будет, — подумала она, — разнесу всё к чертовой матери…» И сразу же дикая боль в затылке повалила ее на колени. Она взвыла под струями душа и стиснула голову руками. «Не сейчас, — пришла утешительная мысль, — потом. Приду в себя, а уж тогда!..»
На улице темнело. У ворот стояла знакомая и такая родная «галоша». Ассоль показалось, что с тех пор прошло уже сто лет! Йон подбежал с откровенным ужасом на лице и крепко ее обнял. Она почувствовала, как вливается в ее измученное тело сладкая «розовая сирень».
— Рыжик! Потерпи… выжрали тебя как арбузную корку! Сволочи, я же обещал им…
— Ничего, — сказала она, стуча зубами, — всё обошлось.
— Это у Ящера-то обошлось? Он многих подмял: и Проныр, и Узловатых, и Крыс… Нас только не трогает. Ты вся дрожишь! Что он с тобой сделал, Рыжик? Что?
Ассоль бы и хотела пожаловаться, но язык всё равно не поворачивался: ей было запрещено.
— Ничего, — сказала она, — угостил и выпустил.
Йон отстранился, он увидел через разорванную футболку царапины у нее на груди. Его как будто самого рванули когтями.
— Гад… Жабоид чертов!
Она молча плакала.
— Летим домой, Ассоль. Я бы сам его убил… но на мне двадцать доходяг. Что с ними будет?
— Почему, — всхлипнула она в отчаянии, — ну, почему ты меня тогда не поцеловал!
— Гева, — сказала по браслету Скирни дрожащим, взволнованным голосом, — можно я к тебе прилечу?
— Можно, — ответила Гева, она ждала ее, но не думала, что та решится так скоро.
— А где ты? В пещерах?
— Нет, дорогая. Я дома. Прилетай.
Ей нравилась эта девушка: ее скромность, ее доброта, ее порядочность. Ей нравился и Льюис. И очень хотелось им помочь. Бедный мальчик опять сбежал на Шеор, на следующий же день, как будто без него эта проклятая дыра непременно взорвется.
