Кир Булычев - Операция «Гадюка»
Я не подумал, что Аркадий может быть не один.
Он открыл быстро. Как был, в трусах и майке. Длиннолицый, красивый, болезненный, мягкие волосы слежались от подушки.
— Впустишь? — спросил я. — Привет тебе от дяди Миши.
— Чего? — Глаза у него были сонные, мутные, даже не блестели. — Какой еще дядя Миша?
— Кто там? — Хриплый голос вырвался из комнаты. Мужской или женский — непонятно. Наверное, там — Маргарита.
Ну что мне оставалось делать?
— Аркаша, — сказал я, — неужели я так изменился? Я же твой брат двоюродный, тети Зины сын. Ты что, протри глаза! Я же тебе письмо посылал и телеграмму.
Разум медленно освещал глаза кузена.
— А сколько времени? — спросил он.
— Скоро семь. Я с поезда. Немного погулял, а потом решил — досплю уж у тебя.
В дверях комнаты появилась молодая женщина, высокая, широкоплечая, у нее были медовые волосы — не назовешь рыжими, но и не блондинка. Волосы были распущены, покрывали плечи халата. Она стояла босиком.
— Это… — сказал неуверенно кузен, — Гарик.
— Какой еще Гарик? — спросила женщина. — Откуда в семь утра Гарики ходят?
Даже в полумраке маленькой прихожей было видно, что у женщины очень белая кожа, какая бывает у рыжих.
— Гарик! — более уверенно произнес мой кузен. — Ты чего здесь стоишь, заходи на кухню. У меня в комнате не убрано.
— Спасибо. — Я прошел на кухню. Кухня была махонькой, половину занимал стол с остатками вчерашней трапезы.
— У меня тут ребята были, — сказал Аркадий. — Друзья, понимаешь? А потом, когда убираться?
— Ты Гарик или Алик? — спросила женщина. Она была пьяной. Словно не спала ночью, она хранила в себе выпивку, а Аркадий спал, вот и получился мрачным, сонным, но трезвым.
— Погоди, Ритка, — сказал Аркадий. — И без тебя тошно.
— Со мной тошнее? Недоволен? Да я с тобой время трачу, потому что в этой дыре никого лучше не найдешь.
Аркадий только отмахнулся.
— Ты подожди на кухне, — сказал он, — я оденусь.
— А ты меня познакомишь? — спросила Рита, которая ушла в комнату за кузеном. Оттуда мне все было слышно.
— Брат мой, — сказал Аркадий. — Двоюродный.
— А почему раньше не говорил?
— А чего тебе отчитываться?
— А он далеко был?
— Слушай, Ритка, заткнись. Хоть джинсы натяни, далеко он был, далеко, понимаешь?
— Так бы и говорил.
Я стоял на кухне, бутылка была не допита и не закупорена. Значит, они сильно были пьяные, когда пошли спать. Русский человек пробку всегда завернет, чтобы не выдыхалось.
Голоса из комнаты стали невнятными, они там заговорили вполголоса, не хотели, чтобы я слышал. Я подошел к окну. Пространство между домами было вытоптано, деревья какие-то недокормленные — а странно, ведь край здесь лесной. Цепочкой пробежали бродячие собаки. В доме напротив открылось окно — на кухне возилась хозяйка. В ванной шумела вода.
— Теперь познакомимся, — сказала Рита за моей спиной. Я обернулся. Она была в свитере и джинсах. Волосы были убраны назад, но выбивались и падали волнистыми прядями на щеки. По белой коже были рассеяны веснушки, они густели к переносице. Вообще-то лицо у нее было веселое, нормальное, приятное лицо.
— Я блудный брат, — сказал я. — Зовут Юрием, иногда Гариком.
— А я вас буду звать Гошей, — сказала Рита.
— Как хотите. Только мне это имя не нравится.
— Почему?
— Получается толстый мальчик в очках и говорит писклявым голосом.
— Жалко, — сказала Рита. — У меня парень был, давно еще, в юности, он в баскет играл. Гоша Арзуманян.
— Я не возражаю, — повторил я.
— Ну я пошла, — сказала Рита. — Мне на работу пора. Вы сами за собой ухаживайте.
— Что-то рано у вас работа начинается, — сказал я.
— Какая есть.
Она сняла с вешалки куртку из искусственной кожи. Накинула ее и ушла, больше не сказав ни слова.
Она как раз вышла из подъезда и обернулась. Увидела меня в окне и подняла руку, прощаясь.
Из ванной вышел Аркадий. Он был аккуратно причесан, побрит, в чистой рубашке. С отвращением поглядел на стол. Говоря со мной, он принялся убирать посуду со стола и складывать в мойку, а бутылки, консервные банки, пустые баллоны из-под пепси кидал в ведро.
— Чего им надо? — спросил Аркадий. — Мне сказали — приедет человек. Братишка. Но больше ни слова — конспираторы.
— Я хочу пожить у вас немного.
— Где здесь жить? Они что, забыли, что у нас одна комната?
— Я ваш двоюродный брат, — сказал я.
— Знаю, мне сообщили. Когда мать дома, я на раскладушке сплю.
— Тогда давайте подумаем, — сказал я, — как нам лучше поступить. Ведь если я стану устраиваться в гостиницу, об этом все узнают. Это странно — приехал к брату, живет в гостинице.
— Да, неестественно.
— Я не хочу, чтобы все сорвалось из-за пустяка. И может быть, будем привыкать обращаться друг к другу на «ты»? А то еще глупее будет.
— Хорошо, значит, ты — Гарик?
— Да, Гарик, сын тети Зины.
— Хорошо, что мои в деревне.
— Иначе дядя Миша придумал бы другую версию, — предположил я.
— А ты надолго?
— По расчетам дяди Миши — на две недели.
— Я с Риткой поговорю, — сказал Аркадий. — Может, я у нее эти дни поживу. Перекантуюсь как-нибудь.
— Как знаешь. Мне нужно только, чтобы мой приезд и моя встреча с тобой ни у кого, ни у одной живой души не вызвали подозрений.
— А кого опасаешься?
— Не знаю — значит, всех.
— А что я о тебе знаю?
На столе было чисто, Аркадий вытер пластик мокрой тряпкой, поставил чайник, вымытые чашки, достал с полки завернутый в пластиковый мешок батон и порезал его на тарелку.
— Ты голодный? — спросил он, не дав мне ответить на предыдущий вопрос.
— Спасибо, не голодный.
— Сейчас скажешь, что в поезде тебе завтрак давали.
— Я из дома взял, — соврал я.
Аркадий открыл масленку, порезал колбасы.
— Ладно, рассказывай теперь, что я о тебе должен знать. А то получается, как в шпионском романе. Ты обо мне знаешь все, а я — ничего.
— Меньше будешь знать, меньше проболтаешься, — нетактично ответил я.
— Так дело не пойдет, — сказал Аркадий. Он ждал, что отступлю, иначе получалось как-то не по-людски.
Лицо у него было нерусское: большой хрящеватый, туго обтянутый кожей нос, острые скулы, глаза в глубоких впадинах, под черными бровями. Такое лицо обычнее встретить где-то в Испании. Недоброе лицо, но красивое.
