Блейк Крауч - Сосны. Город в Нигде
Вверх и вниз по улице виднелись огни гирлянд рождественских елок в домах соседей. Они с Беном елку пока не ставили, да и вряд ли соберутся в этом году. Подобное слишком смахивало бы на приятие этого кошмара, окончательное признание, что он не вернется домой никогда.
* * *Позже, когда такси развезли всех по домам, она лежала внизу на диване, борясь с кружением мира вокруг.
Не могла уснуть, не могла отключиться.
Каждый раз, открывая глаза, фокусировала взгляд на настенных часах, минутная стрелка которых мучительно медленно тащилась от двух к трем часам утра.
В 2.45, больше не в силах выдерживать тошноту и головокружение ни секунды, Тереза скатилась с дивана, вскарабкалась на ноги и нетвердой походкой побрела на кухню.
Взяв из буфета один из пары-тройки оставшихся чистых стаканов, наполнила его водой из-под крана.
Выпила и вновь наполнила еще два раза, прежде чем жажда утихла.
В кухне царил полнейший разгром.
Приглушив свет рельсовых светильников, она принялась заполнять посудомойку, чувствуя какое-то удовлетворение от того, как та мало-помалу заполнялась. Включив ее, пошла по дому с пластиковым мешком, собирая пивные стаканы, бумажные тарелки, скомканные салфетки.
К четырем утра дом выглядел получше, да и Тереза уже не чувствовала себя настолько пьяной, хотя позади глаз появилась заметная пульсация – первый признак подступающей головной боли.
Проглотив три таблетки «Адвила», она стояла перед кухонной раковиной в предрассветной тишине, слушая, как дождь барабанит за стенами по доскам террасы.
Наполнив раковину горячей водой и выдавив туда жидкости для мытья посуды, Тереза смотрела, как на поверхности проклевываются пузырьки.
Погрузила ладони в воду.
Держала их там, пока боль от горячей воды не стала нестерпимой.
Она стояла на этом же именно месте в ту последнюю ночь, когда Итан пришел с работы поздно.
Не слышала, как закрылась входная дверь.
Не слышала его шагов.
Отскребала сковородку, когда ощутила, как его руки обнимают ее за талию, ощутила его дыхание на шее.
– Извини, Ти.
Продолжая скрести, она говорит:
– Семь часов, ну, восемь. Это поздно. Сейчас десять тридцать, Итан. Я даже не знаю, как это назвать.
– Как наш человечек?
– Уснул в гостиной, дожидаясь, чтобы показать тебе свой приз.
Ее бесит, что прикосновение его ладоней к ее телу обезоруживает ее гнев в считаные миллисекунды. Она ощутила ошеломительную тягу к нему в тот же миг, когда впервые увидела его через бар в «Тайни Бигз». Несправедливое преимущество.
– Мне придется лететь в Бойсе прямо с утра, – говорит он ей на ухо.
– Его день рождения в субботу, Итан. Шесть ему исполняется лишь раз в жизни.
– Я знаю. И мне это совсем не по душе. Но придется ехать.
– Ты знаешь, как на нем скажется то, что тебя здесь не будет? Сколько раз ему спрашивать, почему ты не…
– Я все понял, Тереза, ладушки? Думаешь, тебе от этого хуже, чем мне?
Оттолкнув его ладони с бедер, она оборачивается к нему лицом и спрашивает:
– А это новое задание имеет какое-нибудь отношение к попыткам найти ее?
– На сей раз я этого не сделаю, Тереза. Мне надо вставать в пять утра, чтобы успеть на рейс. А я даже вещи не собрал.
Уже направляясь прочь из кухни, он вдруг останавливается и оборачивается на пороге.
Секунду они просто смотрят друг другу в глаза, разделенные столом для завтраков с простывшей едой на тарелках – последней трапезой, которую Итан съест под этим кровом.
– Ты же знаешь, – говорит он, – тут все кончено. Проехали. Но ты ведешь себя, будто что-то…
– Я просто устала от этого, Итан.
– От чего?
– Ты работаешь и работаешь, и работаешь, а что остается для нас? Объедки.
Он не отвечает, но Тереза видит, как играют желваки у него на челюсти.
Даже так поздно вечером, после пятнадцатичасового рабочего дня он выглядит изумительно, стоя тут под рельсовыми светильниками в этом черном костюме, видеть который на нем ей никогда не надоедает.
И вот уже гнев ее идет на убыль.
Частью души она тянется к нему, нуждается в нем.
Она целиком в его власти.
Прямо волшебство какое-то.
Глава 05
Она идет к нему через кухню, и Итан обнимает ее, прячет нос в ее волосах. Он частенько так делает, пытаясь в последнее время вновь уловить тот первый запах-знакомство – своеобразную смесь духов, кондиционера и какой-то глубинной эманации, от которой у него сразу сердце занялось. Но то ли все теперь изменилось, было утрачено, то ли стало столь целостной его частью, что он больше не в состоянии уловить тот аромат, уносящий его прямиком в те первые дни, когда это все-таки удается. Он даже более значим, чем ее короткие белокурые волосы и зеленые глаза. Ощущение новизны. Свежий оборот. Как пронзительный октябрьский день, насыщенная синева небес, Каскадные и Олимпийские горы, покрытые свежим снегом, и деревья в городе, только-только тронутые желтизной и багрянцем.
Он ее обнимает.
Боль и стыд от того, что он заставил ее вынести, еще не утихли. Он не может сказать наверняка, но подозревает, что, поступи так с ним Тереза, он бы уже ушел. Изумляется ее любовью к нему. Ее верностью. Настолько превосходящей то, чего он заслуживает, что это лишь обостряет чувство стыда.
– Пойду погляжу на него, – шепчет Итан.
– Ладно.
– Когда я вернусь, ты посидишь со мной, пока я буду есть?
– Конечно.
Повесив пальто на перила лестницы, он сбрасывает свои черные туфли и мягко взбегает по ступеням, переступив скрипучую пятую.
Больше плохих половиц нет, и вскоре он стоит на пороге спальни, приоткрывая дверь, пока сквозь щель между дверью и косяком не прорезается полоска света.
На пятый день рождения Бена они покрасили стены под космос – чернота. Звезды. Спирали далеких галактик. Планеты. Там спутник, тут ракета. Астронавт в открытом пространстве.
