Блейк Крауч - Сосны. Город в Нигде
Сын спит в клубке спутанных одеял, сжимая в руках небольшой приз – золотой пластиковый мальчик бьет по футбольному мячу.
Итан тихонько крадется по полу, огибая разбросанные там и тут игрушки «Лего» и «Хот Вилз».
Приседает у кровати на корточки.
Зрение уже достаточно приспособилось к темноте, чтобы он мог разглядеть черты лица Бенджамина.
Мягкость.
Безмятежность.
Миндалевидные глаза, как у матери, сейчас закрыты.
Губы Итана.
Он ощущает буквально физическую боль, стоя на корточках в темноте у кровати сына, которому скоро исполнится шесть лет, накануне дня, который предстоит упустить напрочь.
Его мальчик – самое совершенное и прекрасное творение, какое ему только доводилось видеть, и он остро чувствует неумолимый ход тысяч мгновений, которые мог бы провести с этим маленьким человеком, который станет мужчиной куда быстрее, чем он может даже вообразить.
Касается щеки Бена тыльной стороной кисти.
Наклонившись вперед, целует мальчика в лоб.
Отводит прядку волос ему за ухо.
– Я так горжусь тобой, – шепчет тихонько. – Ты даже представить себе не можешь.
В прошлом году, утром того дня, когда отец скончался в лечебнице, изнуренный годами и пневмонией, он спросил у Итана хриплым, скрипучим голосом: «Ты сыну-то время уделяешь?»
«Все, какое могу», – ответил он, но отец по глазам увидел, что он врет.
«Ты об этом будешь жалеть, Итан. Придет день, когда он повзрослеет, и будет уже поздно, и ты бы отдал целое королевство, только бы вернуться и хоть часок провести с сыном в детстве. Подержать его на руках. Почитать ему книгу. Покидаться мячом с человеком, в глазах которого ты безгрешен. Он еще не видит твоих промахов. Он смотрит на тебя с чистой любовью, и так будет не вечно, так что наслаждайся этим, пока оно есть».
Итан часто думает об этом разговоре, по большей части по ночам, когда лежит без сна в постели, а все остальные спят, и собственная жизнь проносится перед глазами со скоростью света – бремя счетов и будущего, прошлых ошибок и упущенных мгновений – вся утраченная радость – наваливается тяжким валуном на грудь.
– Вы меня слышите? Итан!
Порой кажется, что даже не вздохнуть.
Порой мысли несутся настолько быстро, что надо найти одно светлое воспоминание.
Уцепиться за него.
Спасательный круг.
– Итан, я хочу, чтобы вы ухватились за мой голос и дали ему вытащить вас на поверхность сознания.
Позволять ему проигрываться снова и снова, пока тревога не утихнет, пока не навалится усталость и можно будет наконец-то ускользнуть в небытие.
– Я знаю, что это трудно, но вы должны попытаться.
В единственный отрезок его дней, который еще сулит ему покой…
– Итан!
Сны.
Его глаза распахнулись.
Свет бил ему в лицо – маленькая, сфокусированная точка яркой, ослепительной голубизны.
Фонарик.
Итан моргнул, свет исчез, и когда он открыл глаза снова, на него смотрел человек сквозь очки в золотой оправе менее чем в футе от его лица.
Маленькие черные глаза.
Бритая голова.
На возраст намекает лишь жиденькая серебряная бородка, но кожа гладкая и чистая.
Тот улыбнулся – мелкие, безупречно белые зубы.
– Теперь вы меня слышите, да?
Официальные интонации. Стандартная вежливость.
Итан кивнул.
– Вы знаете, где вы находитесь?
Итану пришлось на миг задуматься – он грезил Сиэтлом, Терезой и Беном.
– Давайте начнем с чего-нибудь другого. Вы знаете, как вас зовут? – спросил мужчина.
– Итан Бёрк.
– Очень хорошо. И опять же, вы знаете, где вы находитесь, Итан?
Он чувствовал, что ответ маячит где-то на периферии сознания, но все было спутано, несколько реальностей боролись между собой.
В одной он был в Сиэтле.
В другой – в больнице.
В третьей – в идиллическом горном селении под названием… на месте названия зияла дыра.
– Итан!
– Да?
– Если я скажу, что вы в больнице Заплутавших Сосен, подтолкнет это вас к чему-нибудь?
Это не только подтолкнуло к чему-нибудь – это вышибло на поверхность все разом, будто жесткий, внезапный удар полузащитника, воспоминания о его последних четырех днях выскочили и выстроились в рабочем порядке, в последовательность событий, на которую он мог уверенно опереться.
– Ладно, – проговорил Итан. – Ладно. Помню.
– Всё?
– По-моему, да.
– Что вы помните последним?
Ему потребовалось какое-то время, чтобы выудить воспоминание, стряхнуть паутину с синапсов, но он его откопал.
– У меня была жуткая головная боль. Я сидел на тротуаре Главной улицы и…
– Вы потеряли сознание.
– Именно.
– Вы еще чувствуете эту головную боль?
– Нет, она прошла.
– Меня зовут доктор Дженкинс.
Пожав Итану руку, тот уселся на стул у его постели.
– Какого рода вы доктор? – поинтересовался Итан.
– Психиатр. Итан, мне нужно, чтобы вы ответили для меня на пару вопросов, если вы не против. Вы говорили какие-то интересные вещи доктору Митеру и его медсестре, когда вас доставили сюда впервые. Вы знаете, о чем я говорю?
– Нет.
– Вы говорили о трупе в одном из домов города. И что вы не могли связаться со своей семьей.
– Я не припоминаю, чтобы говорил с медсестрой или доктором.
– Вы тогда были в бреду. У вас в анамнезе есть психические заболевания, Итан?
До сих пор он был распростерт в кровати.
Теперь же, поднатужившись, сел.
Сквозь закрытые жалюзи пробивались полоски света.
На улице день.
На каком-то утробном уровне он обрадовался этому факту.
– Какого рода этот вопрос? – осведомился Итан.
– Такого, за который мне платят. Вы объявились здесь вчера ночью без бумажника, без документов…
– Меня вытащили из автокатастрофы несколько дней назад, и то ли шериф, то ли бригада «Скорой помощи» не сделали свою сраную работу, и теперь я застрял здесь без телефона, денег и документов. Я не терял свой бумажник.