Елизавета Кардиналовская - Ошибка
— Пока это только опыт… Цель впереди. Это маленькое существо лишь звено в длинной цепи подобных существ. Так будет пройден весь путь от обезьяны, через первобытного человека, до великолепного типа классической древности… Стереть печать вырождения расы — вот моя цель. Вернуть утраченные пропорции человеческого тела, когда голова составляла 1/8 часть туловища. Влить струю свежей звериной крови в испорченную за много веков, кровь народа. Сбросить иго наследия, способствующее вырождению… Пока мы будем только ждать, наблюдать и… молчать, — последние слова Ворн сказал совсем тихо, сузив глаза, словно в них попал ослепительный луч.
* * *Само собой получилось так, что с этого дня о детеныше заботилась Ингрид.
Она дала ему обычное человеческое имя — Том. Она оберегала его хрупкую жизнь с ласковой заботливостью, и постепенно чувство глубокого сострадания к малышу сменилось настоящей нежностью.
— Арвуд, посмотрите, какой он забавный, — говорила Ингрид, обращаясь к юноше с движениями автомата.
И тот видел, как сияют ее глаза. Позже, он замечал в них отблеск настоящей любви, когда Том начал отмечать его приход своеобразной гримасой, которую Ингрид звала улыбкой.
Шли дни, недели, месяцы.
Ингрид видела, как робкая искра сознания начинает теплиться в маленьком зверьке. Весь нерастраченный запас нежности, настойчивой заботливости она отдавала Тому. Целые дни она нянчилась с ним. Арвуд с отвращением видел, как тянулись к девушке обезьяньи лапки и безобразная мордочка приближалась к ее лицу…
Ингрид попыталась наигрывать несложные мелодии, и ребенок весь расцветал и, быстро поймав ритм, покачивался на коротких ножках, всей фигурой проявляя безграничное удовольствие.
Том оказался необыкновенно восприимчив к музыке, и Ингрид, заметив это, пыталась развивать в нем эту способность. Музыка удивительным образом преображала его. Он наклонял голову с выражением почти сознательным, а когда Ингрид намеренно брала диссонирующие, фальшивые звуки, он морщился и сердился.
— Я сделаю из Тома человека, вот увидите, Арвуд, он определенно больше человек, чем думает Ворн.
Но Ворн, не находил ошибок в своей теории, считая Тома на три четверти животным, смотря на него со спокойным любопытством ученого, изучающего редкостный экземпляр.
Под холодным взглядом его прозрачных глаз Том весь съеживался от звериного страха. Он прятался в угол, пытаясь сесть спиной к Ворну. Не оставалось и намека на что-то человеческое в этом маленьком тельце, в этой обезьяньей позе, в круглых испуганных глазках.
Ворн измерял «лицевой угол», объем и строение черепа маленького Тома и сравнивал его с черепами доисторических людей, пытаясь определить, к какой эпохе можно отнести созданный им экземпляр.
Посещения Ворна все больше беспокоили Ингрид. Она видела бесконечный ужас Тома перед ним, видела, как все человеческое исчезает из его сознания в присутствии этого равнодушного человека. Ингрид подходила к Тому, гладила его, понимая что не может оградить от этой пытки.
— Так дальше нельзя, вы ведь понимаете, Арвуд, что Ворн превращает его в обезьяну.
Арвуд показывал ей на скошенный узкий лоб Тома.
— В таком черепе нельзя пробудить человеческий разум. Ворн прав. Его выводы безошибочны…
Ингрид видела, что этот человек закован в броню научных выводов, как древний рыцарь в латы. Человеческое слово не достигало его сердца.
Она просила Ворна на некоторое время освободить Тома от наблюдения, она говорила о человеческом сознании, что просыпалось в нем, о его музыкальности. Ворн слушал с небрежной улыбкой.
— Музыкальность? Да, это возможно. Музыка доступна человеку на самой низкой ступени культуры, она доступна даже животным. А разум? О нет… видите…
И Ворн показывал на маленькую фигурку, сидевшую, забившись между диваном и шкафом. Концы согнутых пальцев рук упирались в пол — эта поза была типична для обезьян. Ингрид прикусывала губу так, что на ней появлялись капельки крови. А прищуренные глаза Ворна, всегда устремленные куда-то вдаль, казалось, не видели того, что происходило рядом.
В этот день Ингрид долго ходила по комнате, растерянная и задумчивая. Солнце проложило от окна к ее ногам кружевную дорожку и зажгло золотой серп медной дуги на большом глобусе в углу комнаты.
И тогда ей показалось, что дракон на голубом поле безграничных океанов, прикованный к южному материку, взмахнул поднятым крылом, готовый взлететь. Ингрид встала, улыбнувшись своей, еще в детстве придуманной, фантазии, так неожиданно подсказавшей спасение.
Она взяла на руки Тома, и стараясь чтобы он понял, провела кончиком пальца по блестящей поверхности глобуса путь, перерезавший меридианы Атлантики — единственный путь к спасению.
* * *Когда Ворн проходил по улице, за его спиной шептали:
— Это Ворн…
— Это тот самый Ворн, который… — и называли одно из его удивительных изобретений.
— Он сейчас работает над тем, чтобы вдвое увеличить человеческую жизнь…
— Ах, нет, совсем не то. Говорят, что он создал какое-то существо, которое умеет ходить и все понимает, как человек…
— Да, он работает с ним в лаборатории…
— Ерунда, говорю вам, ерунда! Ворн изобрел химический состав, который заменяет человеческую кровь, и хочет таким образом оздоровить человечество.
— Ну?!
— Да. Из человека выкачивают его испорченную, отравленную кровь, наполняют его жилы этим составом, и человек крепнет, освобождается от наследственных болезней и даже защищается от эпидемий…
— Невероятно! А я слышал…
И слухи, один нелепее другого, оплетали имя Ворна. Но этот молчаливый человек проходил мимо, равнодушный к тому, что о нем говорят.
Слава бежала за ним, как послушный пес, и изредка Ворн бросал ей драгоценные зернышки, вырванные из сокровищницы Неизведанного.
Но он был осторожен. Он объявлял о своих достижения лишь тогда, когда они были окончательно проверены, когда все было безошибочно и бесспорно.
Никто не имел доступа в его лабораторию, так как никто не должен был знать о его исканиях и неизбежных ошибках. Существование Тома было пока тайной для всех. Ворн готовил этот удивительный сюрприз для людей, которые ждали от него чуть ли не чуда.
И потому, страшным ударом прозвучало для него сообщение Арвуда.
— Уехала, говорите вы? И забрала Тома?! Но зачем? Куда?
Арвуд знал не более Ворна.
Комната Ингрид, с небрежно разбросанными вещами, свидетельствовала о поспешности — несколько забытых игрушек Тома лежали в углу… и больше ничего. Никаких указаний, никакой записки.
