Олег Романчук - След Мнемозины
Аммоний, — так звали монаха, — принялся убеждать Гиерокла во всесильности и всемогуществе Всевышнего, который дарит вечное блаженство любому, кто следует наставлениям его ученика — мудрого и смиренного назаретянина.
Вино все-таки делало свое дело. С каждым глотком монах пьянел, язык его, одеревенев, стал непослушным. Аммоний плел самые нелепые глупости. По его словам, неопровержимые истины существуют только в священном писании и в полной мере можно доверять лишь откровениям Луки, Матфея и им подобных верных учеников Христовых. Или же такому мудрому и непогрешимому ревнителю истинной веры, как епископ Кирилл.
Когда же Гиерокл осторожно выразил сомнение в справедливости слов Аммония, монах моментально протрезвел. Его глаза налились кровью, бычья шея побагровела. В этот момент он стал похож на разъяренного зверя.
— Не кощунствуй, язычник, — прошипел монах. — Всевышний уже поднял десницу. Горе грешникам и тем, кто не захочет покориться. Взвесь все хорошенько. Ты еще можешь спастись.
Криво улыбаясь, заговорщически наклонился к Гиероклу и, брызгая слюной, злобно сказал:
— Проклятой александрийской язычнице, что подстрекает чернь, вскоре придет конец. Не сегодня-завтра Гипатия переступит порог обители Вельзевула. Никто уже не спасет ее. Ха! Этой греховоднице не хватило ума принять Христово учение. Зато она продолжает собирать в своем доме христопродавцев и вдалбливать им грешные мысли. Всевышний долго терпел такую насмешку, но его доброта тоже не бесконечна. Эту выскочку давно следовало приструнить! Она первая подает пример неповиновения.
Монах вдруг умолк, спохватившись, что выболтал лишнее. Настороженно посмотрел на Гиерокла, словно надеялся угадать ход его мыслей. Но зря. Молодой эллин, словно окаменев, смотрел на огонь. В голове его роились отрывочные мысли. Никак не мог сосредоточиться. Неужели услышанное — правда? Страшная догадка обожгла Гиерокла, больно задела отчаянно затрепетавшее сердце. Неужели Учительнице грозит опасность? Не потому ли хотел его видеть префект Орест?
Вероятно, на лице Гиерокла отразилось внутреннее волнение, потому что Аммоний подозрительно впился горящими глазами в собеседника.
— А ты, случайно, не наслушался этой блудницы? Если так — тогда берегись!
Гиерокл натянуто улыбнулся. Отрицательно покачал головой. Монах, казалось, успокоился и тихо сказал:
— Твое счастье, язычник. Уже никто и ничто не спасет проклятой богом. Ее ждут адские муки.
Захохотал. Неожиданно оборвав сатанинский смех, угрожающе произнес:
— Замкни уста и забудь все, что слышал…
Зловещим огнем вспыхнули глаза фанатика. Гиерокл невольно вздрогнул. Такой действительно пойдет на все. Но разве он, Гиерокл, будет молчать?
* * *Префект Орест давно знал об опасности, которая черной тучей нависла над его верной советницей. Он предупредил Гипатию о коварных замыслах епископа Кирилла и умолял поскорее покинуть Александрию. Он тоже отправился бы с ней, куда глаза глядят, из этого обезумевшего города…
И Орест, этот мужественный, сильный человек, рассказал Гиероклу, что давно любит очаровательную женщину, настоящую "жемчужину мудрости". Больше всего на свете он хотел бы назвать ее своей женой. Но… венец своих желаний Гипатия видела только в философском призвании. И дело не в честолюбии или тщеславии, о которых шептались завистники. Дочь славного Теона действительно была сестрой Истины, истинной дочерью Природы, которую стремилась постичь, осмыслить.
Единственная женщина среди уважаемых мужей Александрийского магистрата! Но даже седовласые старцы прониклись уважением к ее острому и гибкому уму. И никого кроме врагов не удивляло, почему именно ее, а не кого-то другого префект выбрал в советники.
Три года назад, после смерти епископа александрийского Феофила, место епископа занял его племянник Кирилл. Такой же заклятый враг всего эллинского и языческого, он и не скрывал своей нетерпимости к философу Гипатии. Иногда тайком, а чаще открыто боролся против магистрата. Добивался полной, безоговорочной власти над городом.
Но не просто было одолеть префекта Ореста и мужественную женщину. Гипатию не пугали угрозы. Лесть и заигрывание также были бессильны. Ею восхищались все, даже враги. Обычные люди и умудренные житейским опытом ученые мужи толпой шли в Мусей он, когда с кафедры выступала Гипатия. Она говорила одинаково со всеми. И с многолюдной толпой на улице, и с многочисленными учениками в своем доме. Со всеми кто хотел постичь неизвестное, знать больше, она щедро делилась знаниями.
Высокомерный и надменный Кирилл не мог простить Гипатии ее ума, искренности с простолюдинами, а больше всего его раздражало доверие и уважение к ней магистрата, который церковь хотела прибрать к рукам. За глаза называл Гипатию "духовной дочерью Юлиана Отступника".
— Она слишком искренняя и добросердечная, Гиерокл, — тихо произнес Орест. — Потому и не верит неслыханной подлости, что ширится вокруг.
И тут же, будто сомневаясь в своих словах, вслух спросил, ни к кому не обращаясь:
— А может, и действительно, Гипатия не хочет спасения?..
— Не верю, что Гипатия смирилась с судьбой, — порывисто, но как-то растерянно ответил Гиерокл.
— Ты так считаешь? — словно очнувшись от сна, помедлив, отозвался префект. — Как знать, возможно, Гипатия послушает тебя. Тем более что ты собственными ушами слышал пьяное бахвальство и угрозы этого вшивого Аммония. Да… Епископ Александрийский оказался опаснее, чем я считал. Эти подонки медлить не будут…
Повисла тягучая тишина. Гиерокл не сводил с Ореста обеспокоенного взгляда. Что скажет он, опытный и рассудительный? Сложив руки на груди, префект мерил шагами зал. Вдруг, будто споткнувшись обо что-то, остановился. Не поднимая головы, глухо сказал:
— Настаивай, чтобы Гипатия не поехала утром в Мусейон. Ее, вероятно, будут подстерегать именно там. Пусть возьмет самое ценное и поскорее поспешит к триере, которая будет ждать у причала, там, где лежит базальтовый сфинкс. Она узнает парусник. Мой слуга Августин проведет ее на корабль. Я тоже… буду там.
* * *…Еще вчера Гиерокл зачарованно слушал несравненную Учительницу, мудрую Гипатию, которая стоя за кафедрой Мусейона высказывала перед толпой смелые мысли. Поистине прекрасна была дочь Теона! Но умом она превзошла своего отца. Людская молва и в чужедальних краях только и говорила о ее неземной красоте и непревзойденной мудрости. Несравненная Гипатия… Стройная, смуглокожая, с гордо поднятой головой, она походила на прекрасную статую, вытесанную из цельной мраморной глыбы волшебником Фидием. Большие карие глаза смотрели тепло и приветливо, заглядывали глубоко в душу собеседника, могли расшевелить самое равнодушное сердце.
