Дмитрий Поляшенко - Тени у порога
Лядов закрыл тетрадь и просидел в неподвижности до полудня, задумчиво перебирая и рассматривая все, что скопилось в душе.
Горячие солнечные зайчики больше не прыгали по полю, Солнце поднялось к зениту.
Поморгав и глубоко вздохнув, Лядов потянулся в кресле, огляделся. Посмотрел на видеофон — единственную современную вещь в комнате, ничем даже не задрапированную, в отличие, например, от стола под псевдоскатертью. И вызвал Трайниса.
На экране появилась стриженная голова на фоне густо-синего неба. Стадо ослепительно белых облаков кучковалось над далеким горизонтом. Гинтас Трайнис щурился от солнца. Встречный ветер мял его короткие волосы. Он мельком посмотрел на Лядова:
— Привет, Слава.
— Здравствуй. Ты где сейчас?
Трайнис не прореагировал — так был сосредоточен. Ветер монотонно гудел на ребрах открытой кабины. Профессиональный шик — висеть в нескольких километрах над землей со сдвинутым блистером.
— А почему ты раскрылся?
— Загораю.
— Идешь на рекорд, — глубокомысленно проговорил Лядов. — Понятно.
Трайнис всегда перед связкой сумасшедших фигур высшего пилотажа так парил — настраивался.
— Ладно, не буду тебе мешать. Но смотри — есть у меня идея, и я думаю — дай позвоню тебе. А ты, видишь ли, занят…
Лядов замолчал, как бы сомневаясь — надо ли рассказывать Трайнису?
Тот перестал гипнотизировать лобовое стекло и повернулся к Лядову:
— Я скоро освобожусь. Идея потерпит?
— Идее все равно, а я потерплю.
Трайнис покрепче взялся за штурвал:
— Будешь у себя? Я перезвоню.
— Ты мне нужен сам.
— Я прилечу.
— Заметано.
Уже почти без колебаний Лядов позвонил Вадковскому.
На траве под белой ребристой стеной среди раскиданных незнакомых и полузнакомых предметов сидел Роман и остервенело точил напильником что-то металлическое. Посмотрев в сторону призывно сверкнувшего видеофона, он бросил инструмент и приблизился. Левую руку ему оттягивало что-то увесистое и блестящее.
— Привет, — сказал Лядов.
— Привет, — буркнул Вадковский. Он был грязен, потен и хмур.
— Работаешь? — вкрадчиво осведомился Лядов.
— Ты понимаешь, что ты мне подсунул?! — вскричал Роман.
Лядов удивился:
— Конечно.
Вадковский брезгливо посмотрел на свободную руку, поднес ладонь к экрану:
— Смотри. Идея дурацкая. Жара проклятая. Кибер — идиот. Дал ему вчера задание, так он ночью спонтанно перешел на какую-то шестидесятеричную систему, изменил, гад, топологию и утром выдал деталь. Вот.
Роман показал замысловатую штуковину и безнадежно швырнул ее за спину. Глухо шмякнувшись, штуковина тяжело подпрыгнула в короткой траве.
Лядов развеселился, приглядевшись.
— Ты забыл снять с кибера прошлое задание. Шестидесятеричная шумерская система, если помнишь. Делать надо все самому, ручками. Там у тебя кибера не будет.
Вадковский посмотрел на деталь:
— Все равно он дубина.
Он вытер ладони о майку, сунул руки в карманы:
— Ну, чего ты улыбаешься?
— Я предупреждал, что на пути становления прогрессора могут быть трудности. Представь, что ты выпал в тайге с одним ножом в руках. Или с кипятильником в пустыне… ха-ха!
Вадковский шутку не понял, отрицательно помотал головой:
— По моей легенде я оказался в средневековой деревне с пустыми руками, но со знанием законов физики. Ты решил помочь морально? Бери-ка лучше второй напильник и прилетай. Будем делать вместе эту… как ее? Ступицу. По той же легенде я нанялся в помощники к кузнецу, и для проверки профпригодности он дал мне починить телегу. Как они на этом ездили?..
— Сам прилетай. Нет у меня напильника.
— А что есть — второй полоумный кибер?
— Есть идея.
Опять полоумная?
— Да. — Лядов помолчал. — Наверное.
Вадковский с радостной многозначительностью поднял палец:
— Во! Это мой крест. Что за идея?
— Вообще-то скоро будет Гинтас.
Роман преобразился:
— Лечу. Только окачусь. Что за идея-то? — Он торопливо стягивал майку.
— Давай-давай, прилетай.
— Я мигом!
Лядов удовлетворенно откинулся в кресле. Спохватившись, он перегнулся через подлокотник, дотянулся, повернул ключ и распахнул дверь.
Через десять минут в дом бесшумно вошел Вадковский. Он был чисто вымыт, причесан и облачен во что-то легкомысленное с короткими рукавами и штанинами — свою любимую одежду. Они молча приветствовали друг друга по-старинному — ладонью к виску.
Вадковский искательно огляделся и уставился на Лядова. Тот отрицательно покачал головой.
Как всегда Роман занял место под книжной полкой: разложил на максимум комфорта кресло — плед, которым оно было укрыто, не изменился за сотни лет, — не глядя выдернул из строя над собой потертый фолиант и раскрыл его наугад. Светлые глаза его двигались под полуопущенными ресницами, в расслабленной позе была жизнерадостная небрежность.
Лядов опустил затылок на спинку кресла и стал смотреть на залитые солнцем верхушки яблонь, пронзительно зеленеющие за окном.
Над домом просвистело. Хлопнул фонарь глайдера и на дорожке проскрипели быстрые шаги.
Вадковский перевернул страницу.
Ворвался раскрасневшийся и встрепанный Трайнис. Он встал посреди комнаты и начал отдуваться.
— Опять. — Роман, не произведя ни одного лишнего движения, посмотрел поверх страницы. — Что на сегодня?
— Семьдесят семь оборотов в трех плоскостях на нижней параболе в полной связке со свободным ускорением без гравикомпенсации. Рекорд. Личный.
Трайнис повалился в кресло, разбросав руки и ноги, шумно дыша в потолок.
— Какой же у тебя нижний предел? — удивился Вадковский и даже поднял голову над книгой.
— Пятьдесят сантиметров.
Трайнис ладонями помассировал горящее лицо.
— Но на пятистах это больше допуска. — Вадковский заложил страницу пальцем.
— В том-то и дело. — Трайнис обратил прояснившийся взор к Роману. — Что за чудо — вселенная кувыркается вокруг тебя, а ты сжимаешь штурвал.
— А на нижней параболе у тебя сколько?
— До пяти, — Трайнис взглянул на Лядова. Тот сидел, опустив глаза. Во взгляде Трайниса мелькнуло беспокойство.
— Пять? — Вадковский уважительно хмыкнул. — Перегрузки не мешают?
— Я привык.
Лядов разглядывал носок своей туфли.
Вадковский открыл было рот.
— Рома! — укоризненно одними губами сказал Трайнис.
Роман с изумлением вытаращился. Трайнис показал глазами на Лядова. Вадковскй хлопнул себя ладонью по лбу.
— Мы готовы, — сказал Трайнис, заметив краем глаза что-то новое — пестрое пятно на стене. Он не сразу сообразил, что это фотокалендарь. Одно из анахроничных украшательств, которыми Лядов внезапно окружил себя в последний год. Дата на календаре — январь 2001 года. Давненько.
