Олег ОВЧИННИКОВ - ИИ
- Записал… Хорошо, тогда пиши дальше. Отступи немного. По центру - римское двадцать один. И с красной строки. Казалось, все давно остыло…
Михал Палыч продиктовал еще одиннадцать строчек и замолчал - до того внезапно, что я спросил на свою голову:
- А дальше?
- Дальше сам.
- Опять двадцать пять! Что сам-то?
Он раздавил папиросу в пепельнице и закурил новую. Глубоко затянулся и с наслаждением выпустил целое облако ядовитого дыма.
- Так. Бери чистый лист. Пиши.
- А на компьютере, я извиняюсь, нельзя?
- Нет. Помнишь анекдот про миллион обезьян за пишущими машинками?
- Это про «Войну и мир»? Ну.
- Не нукай! Брехня это. Только от руки. Моторная функция, связь с мозгом.
- Не понял.
- Ты и не должен. Пиши. По центру - римское двадцать. С красной строки. В толпе гостей…
Передний край сиденья впивался в бедра. Кто только выпускает такие стулья? И табак Трехпалыча сегодня вонюч как сорок тысяч раздавленных клопов. Хоть плачь. Садист! Садист, палач и инквизитор! Нет, не так. И инквизитор, и палач.
Сам не знаю, зачем я записал это на листке, когда шеф в очередной раз закончил свой диктант.
- И всякий сам себе, хоть плачь, и инквизитор, и палач, - промурлыкал Михал Палыч, который, оказывается, уже минуту стоял за моим плечом. - Ну вот, можешь же.
- Тра-ла-ла-ла-ла, - пробормотал я.
- Что?
- Нина Воронская - кто это?
- Долго объяснять, - поморщился шеф. - Зачем тебе?
- Это ведь она была вместо «тра-ла-ла-ла-ла»? Убейте меня, если я знаю, кто это, но там точно было: «И Нины Воронской лорнет блеснул насмешливо, игриво», да? Скажите, да?
- Да, да. - Он взмахнул трехпалой лапой. - Или нет. Это же только вероятности… Ты не отвлекайся, пиши дальше.
- Что дальше? Что дальше-то? Вы этого хотите? Этого? - Я почувствовал, как на глаза наворачиваются слезы жгучей и какой-то детской обиды. А может, дело было в табачном дыме. - И перестаньте пыхтеть мне в лицо, вы… вы…
Буквы подпрыгивали на месте, строчки наплывали друг на друга, но рука, как ни странно, писала. И остановилась не раньше, чем вывела внизу страницы: «Как сердце бешено стучит при виде чувственных ланит», потом перевернула листок, поставила в центре XXV и закончила чем-то совсем уж хрестоматийным: «Ужель та самая Татьяна».
- Тихо, тихо, тихо! - пробормотал Трехпалыч и потянул у меня из-под носа листок. - Достаточно. Что там получилось?
Первым, кого я встретил, выйдя от шефа, был лаборант Сашка. Он стоял в дверном проеме и протирал какую-то колбу концом перекинутого через плечо полотенца, похожий на скучающего бармена. При виде меня оживился, спросил участливо:
- Что, Пушкиным пытал?
- Ну!
- И докуда дошел?
- До ланит. Кивнул одобрительно.
- До ланит - хорошо. Многие на палаче ломаются. Я смерил его взглядом, злой как тысяча чертей.
- И что там по расписанию дальше? За звездами падающими наблюдать? Или искать ржавую иголку в Марианской впадине?
- Дальше не знаю, - развел руками Сашка. - После Пушкина индивидуальная программа. Но скучно не будет, поверь.
- Да я уж понял.
Действительно понял еще в июне, когда впервые прочел на латунной табличке у входа лаконичную надпись «ИИ» и спросил у Михал Палыча, который вышел меня встретить, что она означает.
- То есть первая «И» - «институт», - предположил я. - А вторая?
- А сам не догадываешься? - усмехнулся шеф, который в одностороннем порядке перешел на ты, стоило нам переступить порог здания.
Я задумался ненадолго. И - догадался.
Этим утром шеф был особенно мил. Поздоровался первым и дважды пошутил, причем оба раза удачно. В общем, и простой человек с улицы сообразил бы: грядет что-то, ой грядет, а уж любой сотрудник нашего больного на первую букву НИИ - и подавно. Так оно и случилось.
- Вот, - сказал Трехпалыч и поставил на стол бочонок - сорок сантиметров в высоту, двадцать в диаметре. Он был серый, но какой-то неоднородно-серый. Из курса детсадовской лепки я знал, что добиться такого эффекта можно, смешав разноцветные бруски пластилина в один комок. Кстати, на вид бочонок казался пластилиновым, хотя, скорее всего, был изготовлен из более прочного и эластичного материала. В крышке бочонка я насчитал двенадцать дырочек. Словом, если вы когда-нибудь коллекционировали каучуковые солонки, шефу удалось раздобыть довольно крупный экземпляр.
В расположении дырочек на крышке мнилось что-то гипнотическое. Каждая была диаметром с кончик мизинца. Или чуть меньше. Мне захотелось проверить.
- Аможно… Ой! - сказал я, когда похожая на клешню лапа шлепнула меня по запястью.
- Руки под стол! - рявкнул Михал Палыч. Но я и сам уже пожалел о своем порыве.
Из дырочки, в которую я чуть было не сунул палец, показалось что-то желтоватое, напоминающее сдвоенную трубочку для коктейля, только потоньше и со срезанным наискось концом. Показалось и исчезло, показалось и исчезло, как будто дважды кольнуло воздух.
- И вообще держись-ка ты подальше. - Шеф за края стянул дырявую крышку, потом медленно уложил бочонок на бок и легонько постучал по дну. - Ну давай выбирайся, красавица.
Прошла секунда, другая - и из бочонка на стол выбралось нечто.
Бабочка - не бабочка, стрекоза - не стрекоза, гадал я. Глаза у странного существа были точно стрекозиные - круглые, блестящие, симметрично торчащие по бокам головы, а вот туловище-веретено и белые, с отливом в голубизну, крылышки достались ему явно от бабочки. Были, правда, еще какие-то надкрылки цвета спелого каштана, которые начинались на затылке и спускались до середины туловища.
- Кто… - начал я и не договорил.
Бабочка-стрекоза развернулась ко мне - вероятно, среагировала на голос - и взметнула туловище вверх, одновременно расправив крылья. Она держалась почти вертикально, опираясь на верхние лапки, которые оказались гораздо длиннее и мощнее остальных. И хоть росту в ней было от силы сантиметров десять, это зрелище показалось мне одновременно грозным и величественным. Богомол - не богомол, мысленно присовокупил я и все-таки повторил вопрос, правда, вполголоса:
- Кто это?
- Знал бы, зачем бы тебя звал? - резонно заметил шеф.
Я кивнул - давно пора привыкнуть - и осторожно заглянул в бочонок, однако ничего, напоминающего сдвоенную трубочку для коктейля, внутри не обнаружил. Строго говоря, бочонок был пуст.
- Откуда это?
И вдруг - хлоп! - как детская забава, как свисток с бумажным языком на конце, изо рта у существа выскочила желтая молния. Выскочила сантиметров на сорок и моментально втянулась обратно. Я еле успел убрать локоть.
- Держись подальше, - напомнил шеф.
- Что это, язык? - спросил я, отодвигаясь на безопасное расстояние.
- Нет, язык выше. Что-то вроде полых трубок, между ними - перемычки.
