Наталья Суханова - В пещерах мурозавра
Людвиг Иванович прошел по коридору, мысленно составляя план квартиры и в то же время внимательно слушая Ольгу Сергеевну.
- Я сегодня выходная, - рассказывала она, - и с утра затеяла уборку...
- Во сколько?
- Что?
- Во сколько это было?
- Часов в восемь-девять утра. Выругала Фимку - но это еще просто так, не сердясь, - что он совсем не убирает у себя в комнате. Он начал убирать, а я пошла мыть посуду после завтрака. Прихожу - он уже не убирает, а пишет.
- Что пишет?
- Ну, какую-то тетрадь свою секретную. Я говорю: "Ефим, это же безобразие, это неряшество и эгоизм". А он мне: "Подожди, мамочка, не мешай, мне тут надо продумать - я кончу и все уберу". Ну, я полезла протирать вещи на его шкафу и тут уж по-настоящему рассердилась. Я... поругалась с ним.
В это время Людвиг Иванович, осмотрев первую комнату, остановился на пороге Фимкиной, не входя, однако, внутрь, а только внимательно, вещь за вещью, метр за метром, оглядывая ее. Он не торопил Ольгу Сергеевну, пока она справлялась с волнением, но видно было, что очень ждет продолжения рассказа.
- Я рассердилась из-за... из-за памяти мужа.
Фимин отец, Ревмир Георгиевич, погиб, спасая лес от пожара, и память о нем - Людвиг Иванович это знал - была священной в семье.
- Все эти годы, - продолжала Фимина мама, - я берегла патронташ Ревмира как память... я думала, и Фимке он дорог, а тут увидела, что патронташа в коробке на шкафу нет. "Это ты его взял!" - закричала я на Фимку. "Да, это я", - сказал он. Мол, все равно патронташ лежал без дела или что-то в этом роде. Я крикнула: "Негодяй! Сейчас же положи на место, иначе я не знаю что сделаю!" и схватилась за дверцу шкафа, в котором лежат Фимкины вещи. "Ты не смеешь обыскивать! - закричал тогда и он. - Все равно патронташа в доме нет! Я его продал, понимаешь?" И так вцепился в дверцы шкафа, что не оторвать - даже не думала никогда, что он уже такой сильный. Не драться же мне с собственным сыном! "Ну, хорошо, - сказала я, - сиди у своего шкафа и думай над своей жизнью. А завтра я позову милиционера, и мы поговорим, верно ты поступаешь или нет". Я заперла его, а сама стала прибирать в этой комнате - когда я так расстраиваюсь, физическая работа успокаивает меня. И все-таки я думала: вдруг я не права. Ведь Фимка... Фимка неплохой, он на плохое бы тратить денег не стал. Может, я виновата, что ограничивала его. Ведь не воришка же он!
- Воришка и есть! - вдруг раздалась решительная реплика за неплотно прикрытой дверью. - У мене всю алою начисто срезал. Вот разразится пидемия гриппа, и в нос закапать нечего. Фулиган такой!
Это был явно голос бабушки Тихой, одинокой соседки Ольги Сергеевны.
- Это она сейчас на него наговаривает! - тут же зачастил за дверью Нюнин голосок. - А небось всегда: "Ехвимочка, деточка, дай конхветочку!" Сколько он ее конфетами перекормил - это ужас! А теперь цветка пожалела!
По утончившемуся голосу Нюни было похоже, что она вот-вот разревется.
- Ты уж молчи, Ехвимкин хвостик! - рассердилась Тихая. - Лучше б уроки учила, чем за мальчишкой бегать!
- Вы переходите границы! - вмешался третий, Матильды Васильевны, голос. Я... возражаю!
Глава 3
Дверь была заперта
- Товарищи соседи, я вас опрошу после! - сказал Людвиг Иванович и обратился к Фиминой маме: - После того, как вы поссорились с Фимой, ты сразу его заперла?
- Да... Нет! Он попросился в туалет - ты же знаешь, у нас туалет во дворе, - и я его выпустила, а сама побежала выключить суп на кухне. Потом Фимка вернулся, и я заперла его.
- Кроме туалета, он куда-нибудь заходил?
- Нет... Не знаю, - ответила Фимина мама.
- Может быть, знает кто-нибудь из соседей? - обратился в приоткрытую дверь Людвиг Иванович.
- Спросите Нюнькиных шпиёнок! - проворчала Тихая.
- Не понимаю, - честно признался Людвиг Иванович.
- Спросите у Нюнькиных куклёй - они за Ехвимкой шпиёнють!
- Неправда! - вскричала девочка.
- Анюня, - мягко сказал Людвиг Иванович. - Помоги нам найти Фиму. Скажи, может быть, ты видела: когда Фима выходил из дому этим утром, он ни с кем не говорил?
- Ни с кем! - буркнула Нюня.
- А может, он выходил на улицу?
Нюня отрицательно покачала головой.
- Ну, может быть, задержался на веранде, во дворе?
- Не знаю, - угрюмо ответила девочка.
- Неправда, - мягко возразил Людвиг Иванович. - Ты хорошо знаешь, что он ни с кем во дворе не говорил - так ведь ты сказала? Ты знаешь также, что Фима не выходил со двора. А вот делал ли он что-нибудь во дворе или в саду - вдруг не знаешь.
Нахмурившись, девочка молчала. Людвиг Иванович отвернулся от Нюни и обратился к Ольге Сергеевне:
- Так что было дальше?
- Фима вернулся из туалета. Я его заперла, и больше он не выходил.
- Ты не отпирала дверь? Не смотрела, что он делает?
- Не смотрела. Он там двигался, чем-то шуршал, звякал. Но я решила выдержать характер и не входить к нему...
Ольга Сергеевна закусила губу и замолчала на минуту. Людвиг Иванович с порога внимательно осматривал Фимкину комнату. Справа от двери стоял большой платяной шкаф - старый, дубовый, с мутным зеркалом. У следующей стены Фимкина узкая кровать, застеленная по-солдатски, под ней - никаких чемоданов. У окна - письменный стол. У левой стены - этажерка. Вот и все. Кроме шкафа, здесь некуда было спрятаться. Людвиг Иванович сделал несколько снимков и повернулся к Фиминой маме, которая, справившись с собой, заканчивала рассказ:
- Я убрала комнату, села читать, а сама все слушала. Стало тихо. Думаю, может, он заснул с горя. И все пыталась понять, права я или нет. Честное слово, Фимка неплохой. Во всяком случае, был до этого лета. Он всегда хорошо учился. Много читал. И не какие-нибудь там развлекательные книжки, а все про животных. И помогал он мне, и гимнастикой занимался. Ну, вот роста он маленького, но врачи говорят, это пройдет. Может, он из-за роста переживал? Я даже точно знаю, что переживал. Все говорил: "Мама, ты забываешь покупать мне лечебные таблетки". Ему выписывали гормон роста. Я, наверное, не по делу говорю. Просто я к тому, что если он что в этом году и делал не так, - Ольга Сергеевна выразительно посмотрела на дверь, за которой, не входя, но и не прикрывая ее совсем, стояли бабушка Тихая, Матильда Васильевна и Нюня, - то, может, потому, что переживал из-за своего роста... Так вот, сидела я над книгой, размышляла обо всем этом, а потом у него стало тихо; я подумала заснул, ну, вообще забеспокоилась как-то. Думаю, надо бы поговорить по-человечески. Открыла... ключом... смотрю... он на крючок изнутри... заперся. "Фима, говорю, это еще что? Открывай!" Молчит. Я дернула дверь, крючок... соскочил, распахнула... а... Фимки нет...
- Спокойно... спокойно... Значит, вы закрывали дверь на ключ?
От сосредоточенности на своих мыслях Людвиг Иванович в первый раз в своей жизни назвал Фимину маму на "вы". Она даже не поняла и переспросила:
