Николай Гуданец - Двое с Золотой Канавы
Водитель сунул пистолеты за пояс и почтительным жестом пригласил пассажиров выйти. Один из них, рослый пожилой мужчина с внешностью раздобревшего на покое циркового борца, первым долгом трубно высморкался, затем, узнав о причине аварии, употребил по адресу отцов города забористое словцо.
Его спутник, тощенький вертлявый брюнет с прилизанными усиками и пробором, словно отбитым по намеленному шнуру, озабоченно взглянул на клепсидру, извлеченную им из специального кармана шаровар.
— Последняя четверть вечера, — сообщил он. — Боюсь, мы опоздаем.
— Проклятье, — проворчал пожилой, выбравшись из песчаной жижи и озирая ущерб, причиненный его штанинам.
Забравшись на сиденье, водитель снова запустил двигатель и попробовал стронуть локомобиль. Об-лако дыма и пара обволокло сотрясающуюся от натуги машину, и двое седоков отступили подальше. Яростный рев паровика опять оборвался.
— Крепко засела, — резюмировал водитель и затейливо выругался.
— Что ж ты, не видел, куда едешь, требухи кусок?! — грозно вопросил брюнет.
— То-то и оно...
— Оставь его, — мягко велел пожилой. — Толку нет собачиться. Дойдем и так, немного осталось.
— Но мы же опоздаем! И все из-за этого недоноска!
— Он не виноват. А опоздаем — невелика беда. Подождут.
Человек с усиками смерил водителя испепеляющим взглядом.
— Сиди тут, дожидайся буксира, — процедил он. — Ежели с машиной что случится, я из тебя мозги вышибу.
— Да ладно вам, господин Патке. Ну засели. С кем не бывает.
— Пойдем, — подытожил старший спутник. — А ты хорошенько стереги машину, сынок.
— Будьте спокойны.
Водитель зажег ацетиленовые фары, проверил, не подмокла ли затравка на полках пистолетов.
Двое зашагали по сухой, пылящей улице. Вскоре навстречу им попался мальчуган лет десяти, с его плеча свисал на лямке грубый дощатый ящик. Застигнутый безлюдными сумерками, ребенок шел поспешно и озираясь, а завидев двоих взрослых, съежился, свернул на самую обочину в надежде прошмыгнуть мимо без последствий.
— Эге, чистила! — воскликнул пожилой. — Ну-ка иди сюда. Иди-иди, не бойсь.
Спутники остановились под тусклым уличным светильником. Чистила приблизился, настороженно озирая то одного, то другого и готовый в любой миг задать стрекача.
— Что это вам взбрело в голову? — удивился тот, которого водитель назвал господином Патке. — Нас ждут!
— Плевать. Приведи-ка меня в порядок, малыш.
Деловито оттопырив губы, мальчишка исследовал облепленные грязью ноги клиента и объявил:
— Четыре грошика, почтенный.
— Ого! — весело удивился тот. — Помнится, в мое время брали полтора.
Чистила тряхнул вихрами.
— Не. Работы много, время позднее. Дешевле никто не возьмется.
— Ишь, пострел. Ну ладно. Четыре так четыре.
Кряхтя, пожилой господин водрузил ногу на услужливо подставленный ящик.
— Только осторожнее, — предупредил он. — Я щекотки не выношу.
Посвистывая, мальчик оросил его ступню водой из бутылки, отер мягкой тряпкой и выскреб налипший между пальцев песок. Двумя мочальными кистями он лихо прошелся по заляпанной штанине. Потом так же сноровисто обработал другую ногу.
— Готово, — объявил он.
— Неплохо, малыш, — признал клиент. — Совсем даже неплохо. А ты, Вьюн, так и потопаешь в гости грязным?
— Надо спешить, — буркнул тот.
— Дело твое. На, сынок, держи. — И в ладошку чистилы упала тонкая, как лепесток, золотая монета.
Мальчик посмотрел на пожилого господина с благоговейным изумлением.
— У меня столько сдачи не наберется, — пролепетал он.
— И не надо. Это тебе за хорошую работу.
Глаза юного чистилы вытаращились до пределов, не предусмотренных, казалось бы, природой. Затем, стряхнув оцепенение, он подхватил свой ящик и кинулся бежать со всех ног. Чуть погодя лишь песчаный бурунчик виднелся в конце полутемной улицы, да и тот быстро скрылся из виду.
Старший из двоих провожал его благостным туманным взором.
— Когда-то и я был в точности таким вот мальцом, — начал он, снова двинувшись в путь. — Тоже чистил штаны всяким сукиным котам на Рэмастраат. А теперь вот, как вспомню, диву даюсь. Я ли это? Или, может, вот сейчас проснусь, между сестренкой и братцем, от маменькиного пыхтения? Сдается мне, Вьюн, что в душе человек не меняется. Что-то там снаружи происходит, а он сидит внутри себя, пялится на белый свет и только диву дается, когда ему брадобрей подносит зеркало.
— Боюсь, что сходке до этого дела нет, — заметил его спутник. — Они и без того злы, как черти, а мы еще опаздываем. Ублюдок Бонем что-то такое разнюхал и непременно выложит при всех, чует мое сердце. Неспроста все это. Бонем давно метит сам прибрать казну к рукам.
— Надо полагаться на провидение, — смиренно ответствовал пожилой. — Моя маменька, пусть ей песок будет перинкой, всегда говорила, что человеческий промысел — ничто перед могуществом судьбы. Она была благочестивой женщиной. Больше четверти золотого ни с кого не требовала. Потому-то мне и пришлось подрабатывать, едва научился ходить. Сперва клянчил подаяние, потом подался в чистилы. А уж после, когда маменька с братцами и сестренками сгорели, добрые люди меня подобрали и к настоящему делу определили. Тебе, Вьюн, этого не понять, ты и в детстве на золоте едал.
— Да что вы мне в нос тычете свою родословную, — огрызнулся Вьюн. — Мы давно одним миром мазаны.
— Ты хоть отца своего знаешь. Пусть он денежки свои промотал и его в конце концов прихлопнули бутылкой, все ж таки был отец. Мне и таковского не досталось. Чего надо, парень? — Последняя реплика относилась к прохожему в изрядно поношенной лакейской ливрее, который появился из переулка и ни с того ни с сего преградил путь.
— Добрый вечер, — приветливо промолвил тот. — Я имею честь беседовать с господином Рольтом, не правда ли?
— Ну, допустим.
— Он же Папаша, — продолжал незнакомец. — А вы — его личный секретарь Патке, известный под прозвищем Вьюн?
Вместо ответа Вьюн отступил на шаг и сунул руку за пазуху.
— А вы кто такой? — спросил он угрожающе, но оружие пока не выхватил.
— Не советую вам идти на сходку, — сказал человек в ливрее, игнорируя Патке с его вопросом и пистолетом.
Рольт в недоумении поднял брови.
— Оба вы не уйдете с нее живыми. Господин Торг Бонем, он же Хрящ, настроен весьма серьезно. И неплохо осведомлен о том, сколько миллиардов прилипло к вашим рукам, уважаемый господин Рольт. Кстати, не без вашего деятельного участия, Патке.
— Что-что-что-о?!
— Не ломайте комедию. Речь идет о крупных финансах, вверенных вашему попечению. И о той сумме, которую вы ухитрились прикарманить. Бонем исчисляет ее в девять с половиной миллиардов, но я со своей стороны полагаю, что их не меньше одиннадцати. Не в том суть. Важно в настоящий момент, что с вас потребуют отчета, представят неопровержимые доказательства, и расправа последует без промедления. Вы оба не доживете до утра.
