Ноэми Норд - По велению Ваала
– Давай, Чиэра, давай!
Мальчик раздвинул простыни, и сердце оцепенело.
Мать стояла на коленях перед хозяином, задравшим полы халата, и обнимала руками его голый зад.
Заметив сына, блудница нахмурила брови, молча приказывая: «Уйди!»
Мальчик остолбенел от страха. Увидев на лице матери молочную струю, он бросился прочь.
Магометанин оттолкнул мать:
– Придушу щенка!
– Беги, сынок! Беги! – мать еле поспевала за ними.
Антонио не помнил, как добежал до косы, как прыгнул в гнилую лодку. К счастью, он быстро бегал, успел далеко отчалить от берега, и камни, брошенные вдогонку, бесполезно пускали круги на воде.
Мальчик видел, как стремительно уменьшались две фигуры на берегу, как стенала и плакала мать, но вернуться не смог. Весел в лодке он не нашел, а плавал неважно.
Море кишело акулами, плавники сверкали над волнами, стая собиралась атаковать утлое суденышко.
Несколько раз лодка дернулась от крепких укусов, и мальчик распластался на днище, твердя, как молитву:
– Умри, Чиэра. Ты мне больше не мать!
Очнулся он далеко от берега, лежа в лодке, доверху заполненной водой.
По лицу стучали струи дождя, волны вздымались гребнями, сверкала молния.
– Если я выживу, то убью свою мать, – поклялся мальчик, вычерпывая пригоршнями воду.
Высокая волна подхватила и перевернула утлое суденышко.
Антонио приготовился к худшему, но вдруг почувствовал, как его ноги коснулись земли. Его ударило о прибрежные камни, он смог подтянуться, вцепиться в кромку скалы и удержаться от удара догоняющей высокой волны.
Он долго брел по отмели к берегу, а волны опрокидывали худенькое тело, норовя унести обратно в море.
Он шел, пока не упал.
Монахи александрийского доминиканского приюта обнаружили бесчувственного мальчика в песке, привели к себе, растерли холодное тело, напоили горячим супом и вином.
– Кто, ты, отрок, какой веры?
Антонио без утайки рассказал о бегстве из дома, о матери, о магометанине, об увиденном грехе. Он умолчал лишь о клятве, которую обещал выполнить в случае своего спасения.
Его очистили и приняли в монастырь.
– Расскажи снова про мать, – надрывались от хохота монастырские братья, кривляясь и двигая бедрами, пока новый послушник, скрывая слезы под одеялом, шептал то ли Всевышнему, то ли Сатане:
– Я отправлю на костер свою мать. Я верну ее себе. Я выжгу заразу из ее сердца.
Прочь, дурные воспоминания!
Пора подумать о настоящем. Только оно способно изменить будущее. Конец приближается. Медленно и неизбежно.
Конец всего.
Братья Доминика удивлялись неистовому смирению молодого послушника. Издевки старших подросток гасил беспощадными постами и самоистязанием.
Игумен докладывал главному настоятелю о неистовом отроке:
– Он терзает себя жаждой, бдением, холодом и жарой. От власяниц кожа облезла до костей. Не грешен рукоблудием.
– Он одержим?
– На исповеди отрок поведал о блудной матери. В его сердце нет прощения даже к ней.
– Где мать его сейчас?
– Ее уже нет в живых. Он сирота.
– Он знает об этом?
– Ему не сказали.
– Почему?
– Он должен пребывать в неведении о тайной проверке.
– Ненависть к матери закалит сердце воина.
– Есть только одно сомнение…
– Докладывай!
– С десяти лет доминиканцы наблюдают за сиротой. Рвение отрока во славу господа сначала удивляло. Тянулся не к амвону, а к чаду пыточных. Не доверяя квалифицированным палачам, собственноручно орудовал воронкой и строппадо, неустанно пытал ведьм, изобличал ересь и ложь.
– Это неплохо.
– Братья по монастырю поражены зверской ненавистью отрока к женщинам. Однажды после упреков за чрезмерное пристрастие к испанским сапогам Антонио отшутился: «Ноги ведьме теперь ни к чему. Из пыточной одна дорога – на костер».
– Отрок не без чувства юмора! Это похвально.
– В нем нет прощения даже к матери.
– Он слишком юн, чтобы прощать.
– Антонио уже сейчас усерднее некоторых святых в постах и молитве. Но то, о чем он просит Всевышнего – большая тайна даже для исповедальни.
– Он скрытен?
– Чую, много слез прольется на земле, когда юнец возмужает.
– Не время печалиться о количестве пролитых слез. Уаджеты2 дьявола пронзают сердца верных агнцев и наполняют вселенную тьмой. Чувствуется скорое пришествие Сатаны. Злобного гения способен остановить лишь яростный воин и холодная душа.
– Но…
– Дай распуститься мрачному цветку.
Гиззо так и не встретился с матерью.
Она погибла на следующий день после его бегства.
Всю ночь напролет несчастная простояла, протянув руки к морю, пока высокая волна не сжалилась над ней.
В четырнадцать лет Антонио вступил в орден Святого Доминика.
В восемнадцать он изложил старшему игумену план усовершенствования системы всеобщего доносительства.
«Каждый следит за каждым», – так назывался проект.
«Ткач должен следить за ткачом, страж за стражем, банкир за банкиром, а сосед должен наблюдать за соседом.
Таким образом каждый мирянин будет охвачен пристальным вниманием святой конгрегации, в результате чего тайные иудеи, содомиты, марраны, колдуны и повитухи не ускользнут от беспощадного суда и наказания».
– Браво, Антонио, – сказал настоятель. – Ты юн душой, поэтому столь требователен к особой чистоте ближних.
Юноша смиренно поклонился:
– Лишь сеть особого плетения сулит богатый улов. Удачная охота приблизит крах мирового заговора.
– Ты на верном пути.
– Я мечтаю сразиться с источником греха.
Антонио Гиззо был замечен в высших кругах.
– Брат Антонио, похоже, ты скоро обойдешь всех нас, – сказал старший игумен. – Я слышал мельком, что твои плечи скоро обнимет алая сутана. План всеобщего доносительства понравился кардиналу. Как там, напомни, брат?
– Каждый следит за каждым, брат за братом, послушник за послушником…
– А кардинал за кардиналом?
Вскоре на стол великого кардинала Караффы3 легло донесение о молодом монахе из школы шпионажа в Валенсии. Кардинал, собирающий поход на ведьм в северных провинциях, достойно оценил смотр молодых инквизиторов.
Настоятель Александрийского доминиканского монастыря положил рекомендацию Антонио Гиззо отдельно от прочих:
– Это особенный ученик.
– Знаю. Помню. Один из тех, которых давно ожидал. Лишь верный сердцем и духом хранитель способен начать борьбу с Искусителем.
Караффа, прочитав рекомендательное письмо, задумался.
Да. Он. Антонио – избранник.
Строг в постах. Хитер. Умен.
Родом из Боско, что под Александрией.
Не равен отребиям, пришедшим в братство с целью – насытить удовольствием плоть.
Все желания от дьявола. И даже одержимость покончить с дьяволом – нашептана им же самим.
Карьера, тщеславие, спесь – естественны, как голод нищего. Юнец холоден к семи грехам, а это – похвальное и редкое качество души4.
Настоятель заметил некоторые признаки гневливости в сердце юноши. Но гнев смирен пытливым умом. И сдержанностью. И наблюдательностью.
– Лучшего кандидата возглавить поход против венецианских ведьм не найти, – так доложил Караффа папе о молодом инквизиторе.
– А испытательный срок?
– Неистовая душа уже немало испытала.
Антонио был не из тех, кто скрывал натуру за маской благочестия, но и он в детстве охотился на котов, чтобы тайно от матери повесить их.
Он видел, как дрочили в темных углах палачи на стоны замученных ведьм. Как сладострастно вздымались уды под полами ряс, когда жертва со связанными руками извивалась на дыбе, а волосы лона, дымились, источая дух мясобойни.
Иные собратья не гнушались вставить в жареное мясо, особо злобствуя в ночь перед костром.
Этот шабаш охотники называли Последняя Метла.
Они с большим желанием нанимались охранять от самоубийства приговоренных ведьм и забавлялись с ними до утра, суля несчастным опиум перед сожжением или тайный мешочек с порохом на шею.
Гиззо препятствовал незаконным сделкам и всегда успевал заменить отраву на тальк, а порох на золу.
Он тщательно изо дня в день записывал «Хронику Великого Очищения».
Эта книга должна была стать достойным ответом глупцам – литераторам, опорочившим «Молот Ведьм».
Ее строки лучше факелов зажигали сердца охотников.
«Ведьма должна страдать и раскаиваться на костре. Она зло. Ей нужен шанс искупления греха».
«Возрождение добродетели невозможно без огня. Об этом знали древние».
«Огонь – есть лучшая форма очищения», – сказал Гераклит».
«Все переплавит костер. Чуму, проказу, дурные мысли, ненависть и память. Особенно – память. Она что-то вроде колдовства. Видения разума, обращенного в прошлое. Но только из прошлого перекинут мост в будущее».
