Орсон Скотт Кард - Эндер в изгнании
– Ты правда думаешь, что он нас забыл? – спросила Тереза. – Думаешь, Эндеру плевать, вернется ли он домой?
– Возвращение домой длится один-два дня. После этого начинается жизнь здесь. Угроза со стороны иностранных держав, обычная – а для него ненормальная – школа, постоянное вмешательство в его личную жизнь… И не забывай неутолимые амбиции и зависть со стороны Питера. Поэтому я спрашиваю еще раз: будет ли жизнь Эндера здесь счастливее, чем если бы он…
– Если бы он остался в космосе? Но какая жизнь будет у него там?
– Флот взял на себя обязательство: полный нейтралитет относительно всего, что происходит на Земле. Пока Эндер будет у них, вся планета – все правительства – будет знать, что для них лучше даже не пытаться идти против флота.
– Значит, отказавшись возвращаться домой, Эндер продолжит перманентно спасать мир, – заметила Тереза. – Какая насыщенная у него будет жизнь!
– Суть в том, что больше никто не сможет его использовать.
Тереза выбрала сладчайший из своих голосов:
– Так ты думаешь, нам стоит написать Граффу, что мы не хотим возвращения Эндера домой?
– Ничего такого мы не станем делать, – сказал Джон Пол. – Мы напишем, что мы будем рады встретить сына и что мы не видим необходимости в какой-либо охране.
Она не сразу поняла, почему он на первый взгляд переиначил все, что только что наговорил.
– Все письма, которые мы отправляем Граффу, станут достоянием общественности, равно как и его письма к нам, – сказала она. – И будут такими же бессодержательными. Мы ничего не станем предпринимать и позволим всему идти своим чередом.
– Нет, дорогая, – сказал Джон Пол. – Так уж случилось, что в нашем доме живут два самых влиятельных рупора, формирующих общественное мнение.
– Джон Пол, но ведь официально мы не знаем, чтó наши детки вытворяют в Сети и как влияют на текущие события корреспонденты Питера и изощренная демагогия Валентины.
– И дети, похоже, не догадываются, что у их родителей есть мозги, – сказал Джон Пол. – Похоже, они полагают, что подброшены нам феями, а наши гены ничего не значат. И Питер, и Валентина обращаются с нами как с удобными примерами невежественного общественного мнения. А поэтому… давай подкинем им немного общественного мнения, которое подтолкнет их сделать что-то в интересах брата.
– В интересах брата, – эхом откликнулась Тереза. – А мы знаем, что в его интересах?
– Не знаем, – согласился Джон Пол. – Нам известно только то, чтó, как нам кажется, послужит его интересам. Но одно совершенно точно: мы с тобой знаем об этом уж больше, чем все наши дети.
Валентина вернулась из школы, кипя от скрытой ярости. Учителя – идиоты! Иногда ее просто сводило с ума, когда на заданный вопрос учитель пускался в терпеливые объяснения, словно она спрашивает потому, что не понимает предмет. Она не понимает, она – а не сам учитель! Но ей приходилось сидеть и выслушивать объяснение: уравнение было начертано на голографических дисплеях на компьютере у каждого, и учитель растолковывал его часть за частью.
Затем Валентина нарисовала в воздухе маленький кружок вокруг проблемного члена уравнения, некорректно прокомментированного учителем, – ключевого элемента, указывающего на то, что ответ его был неверным. Разумеется, кружок Валентины был виден не всем; эта функция была активирована лишь на терминале учителя.
Поэтому преподавателю пришлось самому нарисовать кружок вокруг этого числа и сказать: «Валентина, ты не замечаешь, даже с моим объяснением, что, игнорируя вот этот член, тебе не получить правильного ответа».
Он настолько очевидно себя прикрыл! Но, разумеется, очевидно это было лишь для Валентины. Для прочих учеников, которые едва могли усвоить материал (тем более поданный столь невнимательно и некомпетентно!), все выглядело так, будто именно Вэл упустила из виду отмеченный кружком элемент, несмотря на то что именно из-за него она вообще озвучила свой вопрос.
И учитель одарил ее самодовольной улыбкой, которая недвусмысленно говорила: «Тебе не победить и не унизить меня перед всем классом».
Но Валентина и не пыталась его унизить. Ей вообще было на него наплевать. Она просто хотела, чтобы предмет преподавался компетентно. То есть если – не дай бог, конечно, – кто-нибудь из класса станет инженером, чтобы построенные им мосты не обрушились, похоронив под собой людей.
Именно в этом она видела свое отличие от идиотов. Все они пыжились выглядеть умными, старались поддерживать свой социальный статус. А Валентина чихать хотела на их социальный статус; ей было важно все понимать как надо, правильно. Знать правду – в случаях, когда правду действительно можно получить.
Она ничего не ответила учителю и ничего не сказала никому из учеников. Валентина знала, что и дома ей сочувствия не видать. Питер посмеется над ней за то, что она прониклась школой настолько, что какой-то выскочка, возомнивший себя преподавателем, способен вывести Валентину из себя. Отец посмотрит на задачу, укажет на правильный ответ и вернется к работе, даже не заметив, что Вэл просит не помощи, а сочувствия.
А мать? Она грудью встанет на защиту, возможно, даже помчится в школу, чтобы решить задачу под корень – поджарить учителя, расстроившего дочь, на угольях. Она даже не услышит, что Вэл толкует не о том, как бы ей поставить на место учителя, а хочет лишь, чтобы кто-нибудь сказал: «Вот ирония! В спецшколе для одаренных детей работает учитель, не понимающий собственный предмет!» На это Вэл ответила бы: «Да, так и есть!» – и ей стало бы легче. Ей было нужно, чтобы кто-то оказался на ее стороне. Кто-то, кто понял бы. И тогда она не чувствовала бы себя так одиноко.
«Я хочу столь немногого и совсем простого, – думала Валентина. – Еда. Одежда. Уютное место для сна. И никаких идиотов!»
Но следует признать, мир без идиотов был бы довольно-таки безлюдным местом. И если быть честной, нашлось бы в таком мире место для нее? Ведь и она сама допускает ошибки!
Например, ошибкой было позволить Питеру сделать ее Демосфеном. Он до сих пор каждый день после школы говорил ей о том, чтó писать, – словно после всех этих лет она не впитала вымышленного персонажа целиком и полностью. Валентина могла бы создавать эссе Демосфена даже во сне.
И если бы ей понадобилась помощь, все, что нужно сделать, – прислушаться к разглагольствованиям отца по вопросам мировой политики. Ведь он, казалось, эхом откликается на ура-патриотические воинственные пассажи Демосфена, хотя твердит о том, что якобы не читает его колонки.
Узнай он, что эти эссе пишет его наивная лапочка-дочка, он бы наверняка остолбенел.
Валентина ворвалась в дом и прямиком бросилась к своему компьютеру. Просмотрев последние новости, принялась за эссе, которое, как она знала, Питер захочет от нее получить: резкую обличительную речь о том, что МФ не должен был прекращать боевые действия с Варшавским договором, не потребовав сперва от России сдать все ядерное оружие… Ведь должна же быть уплачена хоть какая-то цена за развязывание откровенно агрессивной войны? В общем, взялась за обычные для ее Демосфена словоизвержения.
«А не есть ли я, то есть Демосфен, реальный персонаж Питера? Не превратилась ли я в виртуальную личность?»
Щелк! Электронное письмо. Чем бы оно ни было, это все равно будет лучше, чем ее писанина.
Письмо было от матери. Она переправила Валентине электронное послание от полковника Граффа. Насчет того, что по возвращении домой у Эндера будет охрана.
«Думаю, ты захочешь это прочесть, – написала мать. – Ну не ЧУДЕСНО ли, что Эндер возвратится домой уже ТАК СКОРО?!»
«Не кричи, мама. Зачем ты пишешь прописными? Это же так… по-школьному». Именно так Валентина выговаривала Питеру, и не раз. Мама – такая заводила.
Послание от матери продолжалось в том же духе. «Подготовить для Эндера его комнату ВООБЩЕ НЕ ПОТРЕБУЕТ ВРЕМЕНИ. Теперь нет причин откладывать уборку в комнате НИ НА СЕКУНДУ… если только… как ты думаешь, может, Питер захочет РАЗДЕЛИТЬ комнату с младшим братом, чтобы они могли НАЛАДИТЬ ОТНОШЕНИЯ и снова стать БЛИЗКИ? И, на твой взгляд, что захочет Эндер на САМЫЙ ПЕРВЫЙ обед дома?»
«Еды, мама. Поесть он захочет, и что бы ты ни выбрала, это наверняка будет „чем-то ОСОБЫМ, что заставит его почувствовать, что его ЛЮБЯТ и по нему СКУЧАЛИ“».
Как бы то ни было, мать оказалась настолько наивна, что приняла письмо Граффа за чистую монету. Вэл вернулась к первым строчкам и прочитала его целиком еще раз. Наблюдение. Охрана. Графф послал ей предупреждение, сигнал о том, чтобы она не слишком радовалась возвращению Эндера. Брат будет в опасности. Неужели мама этого не видит?
Графф спрашивал, следует ли им задержать Эндера на космической базе, пока не закончатся разбирательства. Но это займет месяцы. С чего мать взяла, что Эндер будет дома так скоро, что пора уже разбирать хлам, скопившийся в его комнате? Графф предложил ей попросить, чтобы Эндера пока не отправляли домой. И причина этого – опасность, которая над ним нависла.
