(Алексрома) Ромаданов - Плоть, прах и ветер
Да, кстати, а найдут ли в случае моей внезапной смерти вшитый под скальп записыватель? Надо на всякий случай носить бумажную записку в кармане, мол, будьте добры, поищите в двух сантиметрах над левым ухом. Нет, что ни говори, а ЗМ гениальная приставка для мозга. Мозгу свойственно стирать информацию, которая долгое время не вызывается из памяти, а если она и сохраняется, то зачастую - в сильно искаженном виде. В ЗМ - все надежно, как в банке. Ничто не пропадет. К тому же, всегда можно подключиться к компьютеру и обменяться с ним информацией, распечатать свои мысли и т.д.
ЗМ - идеальный инструмент для написания книг. Что видишь, о том и пишешь, только заменяешь на ходу имена и прочие формальности, которые могут кому-то не понравиться. Так что могу поручиться за правдивость событий по сути. По форме, разумеется, все глубоко законспирировано, иначе мне придется худо. Мой начальник - не "Главный инспектор", но не менее суров. А "доктор Морт" - пусть не Морт и не доктор, но мне все равно его нужно найти, черт бы его побрал! И если я говорю про некоего странноватого "Каальтена" - лишь для того, чтобы не обидеть чувства верующих. Тут вообще надо быть начеку, а то напишешь про какого-нибудь "великомученика", которого утопили в "параше", - тут же найдутся смертельно обиженные люди, которые были его соседями по нарам. Поэтому я и выбрал Кальтенбруннера: вроде бы ему никто на самом деле не поклоняется. Но если кого-то раздражает этот образ, замените его сами на своего любимого кумира. Или такой момент: один мой знакомый, с которым я поделился своими мыслями, выразил недоумение, при чем тут немцы? "Разумеется, по сути моей истории - ни при чем, ответил я ему, - им просто не повезло, что прототип Каальтена был одним из их лидеров, а то, что действующие лица моей повести используют немецкие слова, не говорит о том, что они немцы. Для них немецкий язык - как для нас латынь". Равным образом, если кого-то раздражает тундра, замените ее на пустыню, степь, сьерру или пампу. Бараки поменяйте на небоскребы, если они вам больше по душе, фабрики смерти - на крематории, а ЗМ - на PC ("пи-си") или электронный "ноутбук", но только не ищите прямых аналогий: вы их не найдете, потому что, как я уже сказал, все очень хорошо законспирировано. Тусуйте образы, как хотите, замените вечность на выигрышный лотерейный билет, а грязный разврат - на тихие прогулки под луной, но знайте, эстеты и чистоплюи, что суть останется той же, и никуда вы от нее не денетесь, даже если растопчете мои мысли, отключив компьютер от сети или выбросив книгу в мусоропровод!
Ладно, вернусь к своей повести. Как вы уже, наверное, заметили, она до сих пор укладывалась в рамки реального времени. То есть, пока я ехал на вездеходе, ждал вертолета, летел в поселок и трясся в мотоциклетной коляске, мне нечего было описывать, и я предавался воспоминаниям. Но теперь, кажется, надвигаются кое-какие события, поэтому придется ускорить повествование. Вообще, я с самого начала собирался писать детектив, но увлекся воспоминаниями. Наверное, я плохой писатель: я пишу о том, что мне самому интересно, и забываю про читателя.
Кажется, мы скоро подъедем к моим апартаментам, поэтому я, если позволите, вкратце опишу свое посвящение в вечные люди, чтобы уже окончательно закрыть тему воспоминаний.
Перед посвящением нужно было отработать неделю на благо общества, и меня отправили в помощь часовому на охранной вышке Интерната. Мне даже выдали форму и автомат. Форма, правда, оказалась великовата: штаны гармошкой нависали над сапогами, рукава пришлось заворачивать, а каска наползала на глаза. С автоматом меня также постигло разочарование. Выяснилось, что всем охранникам выдают холостые патроны, потому что стрелять в малолеток категорически запрещено, даже при попытке к бегству.
Настал тот день, когда я поднялся на вышку. Впервые я увидел Интернат с высоты птичьего полета, и сверху он мне уже не казался таким огромным и беспредельным: весь он был передо мной как на ладони. Днем я забавлялся тем, что высматривал в бинокль знакомых девчонок, а по ночам - шарил прожектором по окнам. Только в свое окно я избегал светить даже мимоходом: мне отчего-то неприятно было высвечивать безлюдную пустоту своей комнаты.
Накануне посвящения выдался теплый безоблачный день. Я в последний раз дежурил на вышке. Мой наставник дремал в тени широкого прожекторного рефлектора, поручив мне "бдеть в оба". Бдеть было не за чем и не за кем: нарушителей днем, как обычно, не предвиделось, а девушки, спасаясь от злого полуденного солнца, высовывали из бассейна только головы, оставляя под водой более интересные части тела.
Меня одолевала скука, и я стал думать о предстоящем посвящении в вечные. Мне пришла в голову необычная мысль: став бессмертным, я не смогу вполне распоряжаться собой, потому что у меня не будет возможности лишить себя жизни. Сегодня, теперь и сейчас - последний день, когда у меня есть выбор между жизнью и смертью. Мысль о лишении себя жизни на пороге вечности необычайно взволновала и возбудила меня. Мне словно предлагали на выбор: в одном варианте - взойти на Олимп, поправ мирские ценности, вспыхнуть яркой звездой и ослепить своим светом самих богов, и в другом - вечно идти по проторенной дороге, по наезженной колее, дыша в затылок тем, кто всегда будет впереди тебя. Впервые перспектива вечной жизни показалась мне не такой заманчивой, более того, она угнетала меня своей безысходностью.
Мне пришла в голову сумасшедшая мысль: спрыгнуть с вышки. Но это обязательно нужно было сделать, добравшись до ее вершины. "Это-очень-важно, - стучал в моих висках настойчивый голос, - это-очень-важно-это-очень..." Не долго думая, я забросил автомат за спину и полез по скрещенным металлическим реям наверх. С обзорной площадки вершина казалась совсем рядом, но на самом деле до нее было не меньше десяти метров: именно эта вышка, в отличие от других, была высокой, потому что на ней стояла радиоантенна. Подниматься вверх по крестовинам было неудобно, но у меня не было ощущения, что я совершаю глупый поступок. Напротив, сердце мое трепетало от осознания того, что я делаю нечто экстраординарное, на что не способны остальные люди.
Через семь минут я достиг вершины и очутился на крошечном, полметра в диаметре, пятачке, из которого стрелой уходил в синее небо красно-белый шпиль. Здесь, на высоте, дул прохладный ветерок, и, казалось, он вот-вот подхватит меня и унесет в неведомые дали. Передо мной расстилались пологие зеленые холмы, на которых можно было различить миниатюрные кудрявые деревца и шоколадные фигурки лошадей. А дальше... Неожиданно для себя я увидел на горизонте, за последним холмом, зубчатые силуэты небоскребов. Это был Каальтенград, тот самый город, который с детства мне казался бесконечно далеким и волшебно-сказочным и в котором я давно мечтал побывать... Да, я никогда не был в Каальтенграде и даже не видел его издали! И я никогда не был в сотне других замечательных городов, не говоря уже о заморских странах. Черт побери, я нигде не был и ничего не видел! Эта мысль моментально протрезвила мой ум и вселила в меня жажду жизни. Я быстро спустился обратно на площадку, радуясь удачному окончанию своей авантюры. Мой наставник так и не проснулся он сладко спал с открытым ртом, чуть похрапывая. До сих пор мне часто снится сон: на фоне пронзительно-синего неба я лезу вверх по бесконечной вышке, чтобы увидеть с ее недосягаемой для непосвященных вершины нечто волнующе-важное и дающее сокровенное знание, а снизу раздается сопение и храп охранника. Когда храп становится совсем громким, я просыпаюсь и с досадой вижу, что храплю я сам...
