Елизавета Манова - Рукопись Бэрсара
Я в тот день не тревожился, потому что не ждал расплаты так рано, и с улыбкою вышел на знакомый условный стук. А когда я увидел угрюмого Ирсала, а в сторонке - но так, чтобы сразу заметил - здоровенного парня с закрытым лицом... нет, я не очень перепугался. Я не мог поверить, что это конец.
- Здравствуйте, гости дорогие! Ко мне или за мной?
- За тобой, - мрачно буркнул Ирсал.
- Ладно, с матерью прощусь...
Он молча заступил мне дорогу.
- Хочешь, чтобы она по городу меня искала?
Отодвинул его плечом, вернулся, подошел к застывшей у печки Синар. С пронзительной нежностью - я сам удивился ее силе - обнял ее хрупкие плечи и, с трудом улыбнувшись, сказал:
- Бог тебя храни, матушка. Тут дело спешное, ты не тревожься, если вернусь не скоро.
- Сыночек, - тихо сказала она, - сыночек!
- Ну, чего ты испугалась? Просто заработать можно.
А Суил молчала. Глядела на меня... как она смотрела! Я чуть было не поверил... Ей я сказал:
- Поживи здесь, Суил, не оставляй мать. Будь осторожна. Ради бога, будь осторожна!
Я оглянулся в дверях и опять удивился тому, как мне больно. Будто это и правда дом, где я родился, и эта старуха - моя родная мать. Будто Суил... будто я и правда ей дорог. Неужели я их нашел лишь затем, чтоб сейчас потерять? Было очень горько так думать, но в этой горечи пряталась радость. Непонятная радость и сумрачная надежда, словно жизнь моя обрела вдруг новую цену, потому что на этот раз мне есть, что терять.
Сумерки загустели, только что было светло, а теперь я едва различал Ирсала, шедшего впереди. Третьего я не видел, слышал только скрип снега; иногда мне казалось, что он там, позади, не один. Зачем? Я все равно не сбегу. У них в руках Синар и Суил.
Было совсем темно, когда кончился город. Прошли пару сотен шагов по нетронутому снегу и встали перед чем-то огромным, бесформенным, черней темноты.
- Пригнись, - приказал Ирсал и завязал мне глаза.
- Боишься, что меня не прикончат?
- Не болтай, - посоветовал он. - Поменьше ершись - целей будешь.
В этом доме была уйма углов, на которые я наткнулся, и ступеней, с которых я едва не слетел. Мы сворачивали, спускались, поднимались, это был целый город, я измучился и отупел до того, что совсем перестал бояться.
Наконец наши странствия кончились, мы свернули в последний раз, и Ирсал снял с меня повязку. Я открыл глаза и сразу закрыл, ослепленный внезапным светом. Постоял так мгновение и оглянулся.
Огромный зал, лишь один конец кое-как освещен, и особенная ледяная сырость намекает, что мы сейчас под землей. Декорация из романов Кэсса, не хватает лишь привидений.
Привидения медлили, но когда привыкли глаза, я увидел, что вне освещенного круга, в промежутке между светом и тьмой, сидят какие-то люди. Я не мог разобрать, сколько их там, но это было неважно. Просто я стоял на свету, а они глядели из темноты, и я был одиноким и беззащитным.
А молчание длилось. Тянулось, разрасталось, давило, и страх - сначала совсем небольшой - тоже рос и густел во мне.
Впервые я один на один со Средневековьем, и это особенный страх совсем как в ночных кошмарах, когда что-то грозное, без лица ползет на тебя, а ты не можешь ни крикнуть, ни шевельнуться. Кажется, миг - и я упаду на пол и поползу в темноту.
Эта картинка: я ползу на брюхе, и публика одобрительно наблюдает за мной - вдруг представилась мне так ясно, что стало смешно. Ну уж нет, ребята! Обойдемся.
Я улыбнулся, и публика рассердилась.
- Скажи, человек, ужель ты и в смертный час свой будешь ухмыляться? осведомился из темноты хорошо поставленный голос.
- Постараюсь.
- Отбрось гордыню свою!
- Это не гордыня, - объяснил я ему спокойно. - Я ведь о вас забочусь. Гаже труса только лежалый труп.
Кто-то фыркнул во мраке.
- Знаешь ли ты, перед кем предстал? - спросил величавый голос.
- Догадываюсь.
- Обвинение тебе ведомо?
- Хотел бы услышать.
- Ты уличен в самом пагубном из грехов: в колдовстве и сношениях с врагами господа нашего.
- Разве я уже уличен?
- Отбрось гордыню свою, человек! Не свирепство подвигло нас, но чистый страх перед богом, ибо угодно ему должно быть дело наше, и всякий грех, могущий замарать его в глазах господних, должно искоренить в людях наших. Согласен ли ты по доброй воле и с открытым сердцем предстать перед судом братским и принять без гнева приговор его?
- А если нет?
- Коль ты не признаешь правоту суда нашего, мы найдем способ передать тебя в руки Церкви.
Даже не страх - безмерное удивление: это возможно? Это со мной? Извечное удивление интеллигента, когда жизнь вдруг дает под дых. И вспомнилось вдруг не к месту, но очень ясно, как меня избивали в первый раз. Уже во второй арест, в первый - морили голодом и гноили в карцере, но не били.
Следователь заорал:
- Встань, скотина! - но я только усмехнулся, и тогда он ударил меня ногой в живот. Я мешком свалился со стула, и они с конвоиром взялись за меня, но пока я не ушел в темноту, пока я еще чувствовал что-то, во мне стояло удивление: это возможно? Это меня, цивилизованного человека, в самом центре цивилизованного Квайра, как мяч, цивилизованные на вид люди?
Я облизнул губы и ответил... надеюсь, спокойно:
- Я хочу кое-что сказать... пока не начали.
- Говори.
- Я - не Член Братства, и вы не вправе меня судить. Но я сам к вам обратился, потому что гибель грозит многим людям, а потом и всему Квайру. Если такова цена вашей помощи, я готов к суду, и без спору приму все, что вы решите.
- Здесь не торгуются!
- А я не торгуюсь. Просто есть дело, которое я обязан сделать. Если вы мне этого не позволите - разве я не вправе просить, чтобы тогда его сделали вы?
Они переговаривались в темноте. Невнятно гудели голоса, и снова я был один... один... один.
- Хорошо, - оборвал разговоры звучный голос. - Братство поможет вам. Отринь заботы и очисть душу. Итак, готов ли ты с открытым сердцем предстать перед судом Братства нашего?
- Да.
- Назови имя свое и имена родителей твоих.
- Меня зовут Тилар, и родился я в Квайре. Родителей не помню, потому что меня увезли за море ребенком.
- Кто?
- Не знаю. Я вырос в Балге, в семье оружейника Сиалафа...
Отличная мысль: я просто перескажу им сюжет такого любимого в детстве "Скитальца" Фирага. Надо только поближе к тексту, чтобы не завраться в деталях.
- Когда ты вернулся в Квайр?
- Меньше года назад. Я сразу пришел к Охотнику.
- Зачем?
- Мы росли на одной улице. Больше я тут никого не знал.
- Почему ты вернулся в Квайр?
- Потому, что сбежал из тюрьмы и не мог оставаться в Балге.
Они долго совещались, а я готовился к новой схватке. Держаться! Пока мой мозг не затуманен страхом... а может, еще и выпутаюсь?
