Роджер Желязны - Миры Роджера Желязны. Том 10
Однако голем не убивает, кроме как случайно, а Ролем старался убить меня.
А это означало, что его командный блок не действовал.
Я перестал его душить, убедившись, что это зряшное дело, и сделал упор левой ладонью под его правый локоть. Затем дотянулся свободной рукой до его предплечий, ухватил правое его запястье и, насколько возможно, пригнул к земле, толкая вверх его локоть и оттягивая запястье.
Когда, потеряв равновесие, он качнулся влево и я избавился от его хватки, я, продолжая удерживать запястье противника, закрутил его руку так, чтобы локоть пошел вверх. Я напряг левую ладонь, вскинул ее возле своего уха и с силой опустил на локтевой сустав.
И ничего. Ничто не лопнуло, не треснуло. Рука его просто пошла вниз, выгнувшись в другую сторону под неестественным углом.
Я выпустил запястье, и он упал на одно колено. Затем он снова встал, тут же, и рука его при этом сама выпрямилась, а затем согнулась в подобающую ей сторону.
Если бы я мог прочесть мысли Хасана — что таймер Ролема поставлен на максимум, на целых два часа… А это, учитывая все обстоятельства, довольно много времени.
Но в тот момент я знал только, кто я такой и что я делаю. Я знал также, что именно входило в приемы борьбы голема. Этот экземпляр был големом борцом. Следовательно, он не умел боксировать.
Я бросил быстрый взгляд через плечо, туда, где я стоял, когда началась эта заварушка, — возле палатки с радиоприемником. До нее было футов пятьдесят.
И тут он меня чуть не достал. Стоило мне на долю секунды перенести внимание назад, как он освободился и, ухватив меня одной рукой ниже шеи, уперся другой в мой подбородок. Он бы сломал мне шею, если бы продолжал в том же духе, но в этот момент последовал еще один толчок — довольно мощный, так что мы оба упали, и я успел освободиться от его захвата.
Прошло несколько секунд, и, когда я не без труда встал на ноги, земля еще подрагивала. Однако и Ролем был уже на ногах, готовый к новой атаке. Будто два пьяных матроса, дерущихся на корабле, который бросает в бушующем море…
Он пошел на меня, и я отступил.
Я ударил его слева джебом и, пока он пытался схватить мою руку, врезал ему в живот. Затем отскочил.
Он снова пошел на меня, и я продолжал наносить ему удары.
Бокс для него был то же самое, что для меня четвертое измерение, — он его просто не мог увидеть. Голем продолжал наступать, вздрагивая от моих ударов, а я продолжал пятиться в направлении палатки с радиопередатчиком, а земля продолжала трястись, и где-то кричала женщина, и я услышал возглас «Оле!», когда приложил правой ниже пояса, надеясь хоть немножко покурочить его мозги.
Затем мы оказались на том самом месте, и я увидел то, что мне было нужно, — большой валун, которым я хотел запустить в радио. Я сделал ложный выпад левой, затем схватил Ролема за плечо и за бедро и поднял высоко над головой.
Я отклонился назад, напряг все свои мышцы и хрястнул его о камень.
Камень пришелся ему прямо в живот.
Ролем снова стал подниматься на ноги, но медленнее, чем прежде, и я трижды пнул его в грудь своим значительно утолщенным правым сапогом, и на моих глазах он снова рухнул.
Странный, как у волчка, звук раздался из средней его секции.
Земля снова вздрогнула. Ролем обмяк и распластался неподвижно, и только пальцы его левой руки еще шевелились. Они продолжали сжиматься и разжиматься, странным образом напоминая мне руки Ха-сана в предыдущую ночь, проведенную в поселке.
Затем я медленно обернулся — и все они стояли там: Миштиго, и Эллен, и Дос Сантос с распухшей щекой, Красный Парик, Джордж, Рамзес и Хасан и три заклеенных пластырем египтянина. Я сделал к ним шаг, и они попятились — на их лицах был написан страх.
Но я покачал головой.
— Нет, — сказал я, — со мной уже все в порядке. Только оставьте меня одного. Я иду к реке искупаться.
Я сделал семь шагов, а затем будто кто выдернул вилку из штепселя — во мне что-то екнуло, мир закружился и все как сквозь землю провалилось.
Дни, что последовали, были пеплом, а ночи — железом. Дух, вырванный из моей души, был захоронен глубже мумий, что лежали, рассыпаясь во прах, под теми песками. Сказано, Кассандра, что мертвый забывает мертвого в доме Гадеса, но я надеялся, что это не так. Желание возглавлять путешествие себя исчерпало, и Лоурел предложил мне назначить кого-нибудь для его завершения, а самому отбыть.
Я не мог.
Что бы я тогда делал? Сидел бы в мрачном раздумии в каком-нибудь Старом Месте, зашибая на выпивку у неосторожных путешественников? Нет. В такой момент нужны хоть какие-то желания — они неизбежно заполняют внутреннюю пустоту. Так что я продолжил путешествие, сосредоточившись на маленьких загадках, наполнявших его.
Я разобрал Ролема и проверил командный блок. Он, конечно, был разбит, а это означало, что его сломал или я, когда мы только начали схватку, или Хасан, когда поднакрутил его, чтобы Ролем меня одолел. Если это сделал Хасан, стало быть, он желал мне не просто поражения, а смерти. А если так, то возникал вопрос — зачем? Я спрашивал себя, знал ли его наниматель, что я когда-то был Карагиозисом. Если знал, то почему же он хотел убить основателя и первого секретаря своей собственной Партии — человека, который поклялся, что не даст распродать землю под своими ногами и превратить ее в место для развлечений своры голубых чужаков, — но не объявляя войны, а действуя иным способом, — и создал группу единомышленников, которые систематически, вплоть до нуля, занижали цену всей земельной собственности, принадлежавшей веганцам, и зашли даже столь далеко, что стерли с лица земли буйно процветающую на Мадагаскаре контору тайлеритов по продаже недвижимости, — человека, чьи идеалы он якобы поддерживал, хотя они постоянно направлялись в русло более мирных и легальных способов защиты собственности, — с чего бы ему желать моей смерти?
Следовательно, он или предал Партию, или же не знал, кто я такой, и замышлял что-то иное, когда инструктировал Хасана убить меня.
Или же Хасан действовал по приказу кого-то другого.
Но кто это мог быть? И опять же, почему? Ответа у меня не было. И я решил таковой найти.
Джордж первым выразил свое соболезнование.
— Я огорчен, Конрад, — сказал он, посмотрев куда-то мимо меня, затем вниз, на песок, а затем быстро — прямо мне в глаза.
Он расстраивался, когда высказывал что-нибудь человечное, и при этом испытывал желание исчезнуть. Я мог это объяснить. Сомневаюсь, чтобы парад, который устроили я и Эллен в предыдущее лето, хоть в какой-то мере привлек его внимание. За стенами биологической лаборатории страсти его утихали. Помню, как он анатомировал последнюю на земле собаку. Однажды после того, как целых четыре года он почесывал псу за ушами, вылавливал блох у него из хвоста и слушал, как тот лает, — однажды он позвал Ролфа. Ролф вбежал, таща старое посудное полотенце, которым они обычно играли в перетягивание, и Джордж подтянул пса поближе, сделал ему укол, а затем вскрыл. Он решил заполучить пса, пока тот еще в расцвете сил. На шкафу в лаборатории до сих пор стоит скелет. Он хотел также выращивать своих детей — Марка, Дороти и Джима — в камерах Скиннера, но Эллен каждый раз решительно этому противилась (устраивая там-тарарам!) в послеродовом своем приступе материнства, продолжавшемся по меньшей мере месяц — что было достаточно длительным сроком, чтобы нарушить баланс первичной стимуляции, необходимый Джорджу. Так что я, действительно, не видел в нем особого желания снять с меня мерку для деревянного ящика, что хранят под землей. Если бы он захотел, чтобы я умер, то это было бы что-нибудь хитроумное, быстродействующее и экзотическое — ну, например, яд кролика с планеты Дивбан.
