Василий Головачев - Владыки
— Помните, конкистадоры реагируют только на прямой приказ, — бубнил сзади Федор Полуянов, поправляя что-то на поясе скафандра Павла. — На горизонтах, имеющих выход в пространство определенной временной эпохи, установлены хронокапсулы мембранного типа: внешне напоминают обычные лифты. Ими можно пользоваться, но только «вниз», в глубь истории. Вверх, в будущее, они не действуют, как и всякие мембраны, они пропускают материальные тела в одну сторону…
Павел все это слышал не раз, но перебивать инженера, не знающего, чем помочь и что сказать, не хотелось.
— На всех горизонтах Ствола смонтированы ниши безопасности, — продолжал Федор, — в них можно не бояться коррекций и временных провалов. На четных горизонтах в северных коридорах вделаны в стены контейнеры с НЗ: молекулярные синтезаторы воды, блоки с продуктами, подвергнутыми субмолекулярному сжатию, аптечки, оружие…
Павел повернулся лицом к Стволу. С расстояния в пять километров детали на белом теле Ствола не замечались — он казался идеальным цилиндром, мачтой без парусов.
Павел перевел взгляд дальше.
От куба лаборатории не осталось ничего, кроме странных, металлических на вид башен, похожих на чудовищные клыки. Башни торчали из стометровой воронки в земле, заполненной плотным черным дымом «аморфного времени». Воронка постепенно росла в глубину, «дым» разъедал землю, горные породы, металлы — любое вещество, кроме башен, добавляя работникам Центра защиты новые заботы и тревоги.
— Учти, что все эффекты, о которых говорил Златков, реальны. — Федор опустился на колено, проверяя защиту сапог скафандра.
Павел посмотрел на грозное сооружение в несколько сот метров высотой, похожее на старинную пушку, ствол которой уперся в тело Ствола. Оптимизатор единственной временной линии «настоящее — прошлое», с помощью которого Павла должны были «выстрелить» внутрь Ствола.
— Мы готовы, — раздался в наушниках голос Ромашина.
До Павла не сразу дошел смысл сказанного.
— Я тоже, — с запозданием ответил он.
Федор, продолжавший что-то говорить, вдруг замолчал, поднялся, похлопал Павла по плечу и протянул руку.
— До встречи, Павел. Будем ждать.
— До встречи. — Павел пожал руку и пошел к куттеру в низинке у рыжего ручья.
Через несколько минут он стоял на верхней смотровой площадке металлического левиафана, уткнувшегося хоботом в Ствол. Чуть задержался у люка. Сзади уже никого не было видно, равнина из конца в конец была пуста, поднявшийся ветер гнал по ней зеленые волны, солнце скрылось за растущей пеленой облаков.
— Даем предупреждение, — послышался в наушниках чей-то голос.
Над холмами трижды прокатился леденящий душу вопль сирены. И стало совсем тихо будто в Центре вырубилась связь или отказала рация скафандра.
Павел шагнул к люку и остановился. Ему показалось, что кто-то большой, как планета, но дружелюбно настроенный посмотрел на него сверху.
— Это… вы? — спросил инспектор негромко, забыв, что его слышат в Центре.
— Да, — раздался знакомый твердый и спокойный Голос. Он мог бы принадлежать и нормальному, уравновешенному и сильному человеку. Павел даже представил его лицо, тут же подумав, что у хозяина Голоса, возможно, лица нет совсем.
— Что маня ждет? Вернее, что ждет нас всех?
Молчание.
— Не хотите отвечать или не знаете сами?
Снова молчание. Тишина и в Центре.
— Тогда ответьте хотя бы, кто вы?
Минута, потом тихий и вежливый ответ:
— В лексиконе человечества нет слов, чтобы выразить такое понятие. Оно появится примерно через четыре миллиарда лет после вас.
— Значит, вы все-таки из будущего? Наши потомки?
— В какой-то мере. К сожалению, не существует даже упрощенных аналогий, чтобы вы их поняли. Все гораздо сложней, чем вы представляете. Извините.
Павлу почудилась в голосе неизвестного грустная нотка. Мы дети для них, подумал он. Дети, едва начавшие ходить, изучающие мир и себя на собственных ошибках, с болью и муками, и сомнениями… а может быть, и того меньше, не дети — лишь эмбрионы на первой из стадий развития всеобщего разума…
В наушниках ни звука, будто все вымерло вокруг на многие сотни километров. Центр тоже молчал, и Павел понял, что на этот раз разговор с «потомками» услышан всеми. Он вдруг испугался, что короткий звуковой контакт с наблюдателем закончится и давно мучивший его вопрос так и останется без ответа.
— Подождите, — быстро сказал он. — Последний вопрос… очень важно! Кто виноват в катастрофе? Мы, люди, или кто-то еще? Кто ошибся?
— Способность совершать ошибки не единственная положительная черта человека. Да-да, положительная! Ибо человек лишь тогда творец, когда он непредсказуем. На свой вопрос попробуйте ответить сами. Позволим маленькую подсказку: вы знаете, что такое эффект бумеранга?
— Эффект противоположный тому, который ожидался в результате эксперимента?
— Вот и подумайте сами над этим эффектом. Уверен, поймете.
— Но в данном случае речь идет о пробое времени в глубокое прошлое. В чем тут сказался эффект бумеранга? Мы добились своего, хотя и дорогой ценой…
Собеседник не ответил. Прошла минута, другая, и Павел понял, что ответа не услышит совсем. Разговор закончился, с ним попрощались, дали понять, что за него беспокоятся, ждут его прыжка в неизвестность. Эффект бумеранга… Не в том ли он, что человек зачастую беспомощен, когда он всемогущ? Не последствием ли его действий является рождение Вселенной? И не от него ли зависит ее гибель?..
Павел вдруг почувствовал, что его сознанием завладел кто-то огромный и властный. Оно раздвоилось: одной его «половиной» инспектор сознавал, что стоит на площадке хронооптимизатора, другая позволяла видеть все как бы со стороны.
Сначала он увидел Ствол с расстояния примерно в пятнадцать километров: стройная белая тростинка на зеленом фоне. Потом скачком картина изменилась. Ствол провалился вниз, земля из плоскости выросла в голубоватый дымчатый шар, видимый с высоты в десять тысяч километров.
Новый скачок: Земля превращается в искру света и теряется на фоне таких же искр — звезд Млечного Пути. Солнце видится пылающей косматой дырой в золотом ореоле, на него больно смотреть. Еще скачок, и на месте Солнца возникает грандиозная, слепящая глаз звездная спираль — Галактика!..
Долго-долго смотрели на эту спираль двое: Павел и молчаливый его гид. Весь обозримый космос был уже темен и нем, и только колоссальная система звезд — Галактика, будущий дом человечества — сияла торжественно и ярко, словно бросая вызов мраку, и Павлу даже послышались аккорды органа, созвучные этой фееричной, прекрасной, величественной музыке света…
