Стивен Бакстер - Эволюция
Аталарих был ошеломлён: Гонорий не говорил ему ничего подобного.
Скиф заговорил. Его протяжные гласные и смягчённые согласные звучали, словно песня, нарушаемая лишь неуклюжим переводом Папака — песня пустыни, которая разливалась во влажной итальянской ночи.
— Он говорит, что когда-то было много видов людей. Сейчас они все пропали, но в пустынях и в горах они остались в историях и песнях. Мы забыли, говорит он. Когда-то мир был полон разных людей, разных животных. Мы забыли.
— Да! — воскликнул Гонорий и внезапно вскочил в порыве чувств. — Да, да! Мы забыли почти всё, кроме лишь искажённых следов этого, сохранённых в мифе. Это — трагедия, агония одиночества. Вот, я и ты, господин скиф, мы почти забыли, как разговаривать друг с другом. И всё же ты понимаешь, как и я понимаю, что мы плаваем, как моряки на плоту, по безбрежному морю неоткрытого времени. Идём со мной — я должен показать тебе кости, которые нашёл. О, идём же со мной!
III
Аталарих и Гонорий приехали из Бурдигалы, города, находившегося на землях существовавшего тридцать лет королевства готов, которое теперь раскинулось на большей части земель, бывших когда-то римскими провинциями Галлией и Испанией. Чтобы добраться до дома, им пришлось снова проходить через путаницу территорий, возникших, когда рухнуло римское владычество в Западной Европе.
Отношения между Римом и беспокойными германскими племенами севера долгое время складывались проблематично, пока на длинной и уязвимой северной границе старой империи германцев жёстко притесняли. Империя веками использовала некоторых германцев в качестве наёмников, и, наконец, целым племенам позволила им поселиться в границах империи, понимая, что они боролись в качестве союзников против общих врагов за границами. Так что империя стала своего рода скорлупой, населённой и управляемой не римлянами, а более энергичными германцами, готами и вандалами.
По мере того, как росла напряжённость на границе — это был косвенный результат обширной экспансии гуннов из Азии — терялись последние следы римского управления. Губернаторы и их штат исчезли, а последние римские солдаты, брошенные удерживать свои посты, плохо оплачиваемые, отвратительно экипированные и деморализованные, не сумели предотвратить крах сложившегося порядка.
Таким образом, западная империя пала почти незаметно. Среди политических обломков возникли новые нации, и рабы стали королями.
И так, из королевства Одоакра, занимающего Италию и остатки старых провинций Реции и Норика на севере, Аталарих и Гонорий прошли через королевство бургундов, охватывающее значительную часть внутренних районов Роны к востоку от Галлии, и через Суассонское королевство в северной Франции, пока, наконец, не вернулись в своё Готское королевство на западе.
Аталарих боялся, что его путешествие в разрушающееся сердце старой империи могло бы обескуражить его осознанием скудности достижений его народа. Но, когда он, наконец, добрался домой, то обнаружил, что в действительности происходило нечто противоположное. После разрушающегося великолепия Рима Бурдигала действительно выглядела маленькой, провинциальной, примитивной и даже уродливой. Но Бурдигала расширялась. Вокруг её гавани были видны большие новые стройки, а в самой гавани теснились суда.
Рим был великолепен, но он был мёртв. Здесь было будущее — его будущее, ждущее его рук для своего воплощения в жизнь.
Дядя Аталариха Теодорих был дальним родственником Эйриха, готского короля Галлии и Испании. Теодорих, холивший и лелеявший долгосрочные амбиции для своей семьи, основал своего рода второй королевский двор на огромной старой римской вилле за пределами Бурдигалы. Когда он услыхал об экзотических гостях, пришедших с Гонорием и Аталарихом, то настоял, чтобы они остались на его вилле, и немедленно начал планировать ряд общественных мероприятий, чтобы похвастаться своими гостями, а также достижениями и путешествиями своего племянника.
Пользуясь случаем, Теодорих хотел развлечь членов новой готской знати, а также римских аристократов.
Если политический контроль был утрачен, то культура тысячелетней империи сохранилась. Новые германские правители демонстрировали своё желание учиться у римлян. Готский король Эйрих ввёл в своём королевстве законы, составленные римскими юристами и изданные на латыни: согласно именно этому своду законов Аталарих был назначен учиться у Гонория. И в то же время бок о бок со вновь прибывшими людьми продолжала существовать старая землевладельческая аристократия империи. Многие из её представителей, чьи предки веками владели здешними землями, сохранили богатство и власть даже сейчас.
Даже после посещения самого Рима Аталарих находил нелепым видеть среди варварской знати в кожаных одеждах этих одетых в тоги отпрысков древних родов, многие из которых по-прежнему носили имперские титулы; они плавно двигались по комнатам, в которых благородные фрески и мозаики теперь были лишь фоном для более грубых фигур воинов, всадников в шлемах, со щитами и копьями. Можно было сказать — и Гонорий так и говорил — что своей систематичной жадностью, которая работала веками, эти изысканные существа разрушили ту самую империю, которая создала их. Но замена обширной имперской суперструктуры на новую мозаику готских и бургундских вождей не внесла никаких существенных различий в собственную размеренную жизнь этих аристократов.
Некоторым из них крах империи фактически открыл возможности для ведения дел.
В качестве особого гостя скиф не слишком удовлетворял Теодориха. Человек из пустыни, казалось, испытывал отвращение к изысканному атриуму, садам и комнатам виллы. Он предпочёл проводить своё время в комнате, которую предоставил ему Теодорих. Но он не обращал внимания на кровать и остальную мебель в комнате; он развернул на полу скатанное покрывало, которое носил с собой, и сделал своего рода полотняную палатку. Он словно принёс пустыню в Галлию.
Но, если скиф был разочарованием для общества, то Папак имел успех, как того мрачно ожидал Аталарих. Привнося с собой нотку экзотики, перс плавно двигался среди гостей Теодориха — варваров и горожан. Он вопиющим образом флиртовал с женщинами и увлекал мужчин своими рассказами о странных опасностях Востока. Все были очарованы им.
Одним из самых популярных новшеств Папака стали шахматы. Это была игра, как сказал он, недавно изобретённая ради развлечения персидского двора. Никто в Галлии не слышал о ней, и Папак попросил одного из мастеров Теодориха вырезать для него доску и фигуры. В игру играли на поле шесть на шесть клеток, на котором ходили и сражались фигуры в форме лошадей или воинов. Правила были простыми, но стратегия — обманчиво глубокой. Готы, по-прежнему гордившиеся своими воинскими заслугами, даже при том, что многие из них уже лет двадцать не стояли рядом с лошадью, наслаждались сущностью битвы, выраженной в новой игре. Их первые турниры представляли собой быстрые и кровавые схватки. Но под тактичной опекой Папака лучшие из игроков вскоре постигли тонкости игры, и матчи стали более долгими и интересными.
