Юрий Петухов - Чудовище (сборник)
Тишина давила. А заговорить с кем-либо из сидящих Антон Варфоломеевич не смел, даже в глаза заглянуть не решался на этот раз каждый был сам по себе.
Наконец дверь медленно растворилась. И Антон Варфоломеевич увидел на пороге Иван Иваныча. Сердце в груди екнуло, провалилось вниз. Но не сам, изрядно позеленевший, сгорбленный, с руками, сложенными за спиной, Иван Иваныч поразил Баулина, нет. Почему-то больший страх на него навеяли две фигуры в ладно подогнанных костюмчиках, стоящие по бокам от Иван Иваныча. Впрочем, стояли они недолго.
"Увели! — мелькнуло в горячечном мозгу. — Самого Иван Иваныча! Что же?.." — Антон Варфоломеевич не успел додумать, как из-за двери раздался мягкий убаюкивающий тенорок:
— Следующий, проходите, пожалуйста.
Изменник Сашка сорвался с места и вместе со своей авоськой моментально исчез за дверью. Никто даже головы не повернул в его сторону, не проводил взглядом.
Но так же быстро, как вошел, Сашка и вышел обратно. Точнее вылетел, свалившись прямо под ноги Антону Варфоломеевичу. Вослед за ним вылетела авоська, на лету теряя свое содержимое.
Сашка вскочил на ноги, тут же упал вновь, но уже не на спину, а на колени, и принялся с невероятным проворством собирать раскатившиеся под стулья бутылки. Сидевшие брезгливо подбирали ноги, морщились. Но Сашка продолжал суетливо делать свое дело. Когда собрал бутылок пять-шесть, часть из которых уже была распихана по карманам, а другая бережно прижата к груди, Сашка опрометью бросился к двери в другом конце коридора. Через секунду послышались его торопливые удаляющиеся шажки по лестнице, а потом раздались дикий грохот и омерзительный дребезг бьющегося стекла.
Одну из бутылок Сашка все-таки не успел подобрать, и она теперь почивала под стулом у Антона Варфоломеевича. Стараясь делать это незаметно, Баулин пытался ногой откатить ее под стул соседа. Но посудина, видимо пользуясь неровностями пола, упорно возвращалась на свое место.
— Следующий! — вновь пропел упоительный голосок.
Антон Варфоломеевич затаился. Но как раз в это самое время почувствовал внушительный толчок в бок — Тудомский на него не глядел, но выразительно оттопыренный локоть говорил сам за себя.
Баулин привстал, пытаясь унять дрожь в коленях. Огляделся по сторонам, будто ища поддержки. Не нашел — все каменно смотрели в пол.
— Антон Варфоломеевич?! — сидящий обрадовался вошедшему Баулину, будто тот был его лучшим другом. — Проходите, проходите, пожалуйста!
Перед Антоном Варфоломеевичем стоял невысокий, румяный, ладно скроенный человек. Он раздвигал руки в стороны, будто приноравливаясь обнять посетителя, но с места не сходил.
— Не беспокойтесь, любезный Антон Варфоломеич, формальность, чистая формальность. Вы, наверное, притомились, дожидаючись там, в коридоре. Простите уж нас — служба такая.
Человек вздохнул сокрушенно, даже глаза в сторону отвел.
— Да вы присаживайтесь, что ж стоять-то?!
Он уселся сам и достал из стола папку. Углубился в ее содержимое.
Антон Варфоломеевич не знал — радоваться ли ему такому приему, сокрушаться ли — нет ли подвоха? Но он присел на краешек стула, выражая своим видом внимание и готовность отвечать на все вопросы. Отвечать искренне, как на духу.
По мере того как человек изучал документы, лицо его все больше и больше мрачнело. Минут через десять он из радушного хозяина превратился в угрюмоусталого чиновника, обремененного однообразными и явно приевшимися ему делами.
— Да-а, — протянул он после затянувшегося молчания, — такие блестящие характеристики… и на тебе. Что-то у меня концы с концами не сходятся. — Он исподлобья взглянул на Антона Варфоломеевича и неожиданно резко выпалил: — Иван Иваныча Иванова знаете?
— Нет! — неожиданно для себя ответил Баулин и сжался в комок от накатившего волной страха, и тут же поправился: То есть, извините, пожалуйста, знаю, конечно, знаю, только я никогда с ним…
— Угу, — неопределенно промычал человек, — стало быть, знакомы. А вы знаете, что у упомянутого подследственного загородный домик на шестьсот тысяч потянул?
— Нет! — твердо отрезал Баулин. — Хотя я всегда подозревал, что этот человек, как бы вам сказать, не совсем чист…
— Не надо, — брезгливо сморщился хозяин кабинета, — не надо здесь о чистоте. Кстати, я слышал, у вас неплохая дача в Малаховке, цветочки выращиваете?
— Все на свои трудовые сбережения. — Антон Варфоломеевич побледнел, зашарил по карманам, но ничего там, естественно, не нашел. — Я вам сейчас мигом все документы представлю.
— Не утруждайте себя, любезный Антон Варфоломеич, мы располагаем всеми документами, — человек похлопал по папке, машина на жену, другая на сына, так?
Баулин торопливо затряс головой.
— Вы не волнуйтесь только — это так, формальности. — Человек снова заулыбался. — Это ж надо, а третья-то — на тещу! Сколько ей лет-то?
— Восемьдесят два.
— Да-а, все мы не молодеем, к сожалению. Так говорите, с Иван Иванычем не знакомы?
— Очень, очень дальнее знакомство, шапочное, можно сказать! — Антон Варфоломеевич начинал волноваться. — Я и раньше предполагал, что…
— Человек предполагает!.. Но это все к делу отношения не имеет. Я вот, знаете, антикой увлекаюсь, грешен — люблю! Ценю, как высшее выражение духа, полет его, так сказать. А кстати, — человек сделал паузу, пристально глядя прямо в глаза Баулину, — Антон Варфоломеич, не пригласите ли посмотреть собрание свое, как любителя, значит? Потолкуем, поспорим, знаете ли!
Что-то внутри у Баулина оборвалось, неожиданно для себя он прямо со стула упал на колени.
— Не губите! — Голос его опустился до сипа. — Не губите, ради всего… у меня внук, меня в коллективе ценят!
Человек встал, не обращая ни малейшего внимания на стенания посетителя, и отошел к окну.
Антон Варфоломеевич уткнулся в сиденье стула лицом и судорожно зарыдал. Если бы ему сейчас сказали — отдай все, все, что имеешь, до последней нитки, и можешь идти отсюда на все четыре стороны, он бы, ни минуты не колеблясь, — отдал. Но никто ему этого варианта не предлагал.
А человек, засунув руки в карманы брюк, стоял у распахнутого окна и что-то насвистывал. Антон Варфоломеевич мотива разобрать не смог, но зато разобрал другое — воспользовавшись тем, что человек стоит к нему спиною, он, заглянул в свое дело — на фоне напечатанного на машинке материала там стояла приписка от руки красными чернилами: "В особо крупных размерах". Это окончательно убило Антона Варфоломеевича, и он зарыдал пуще прежнего.
Но вместе с тем все его чувства обострились, он даже расслышал, как человек у окна не насвистывает, а еле слышно напевает:
