Алексей Гребенников - Третий экипаж (сборник)
«Ой, что шаман говорил?» – «Да ничего такого…» – «Нет, ты скажи!» – «Да что его слушать?» – «Нет, Анар, ты скажи, скажи!» – «Ну, нес всякое… Говорил, что я однажды принцессу Укока встречу…»
«Ты что, Анар! – испугалась Аня. – Она же селькупка?»
«Ты только алтайцам такого не скажи».
«Ой, – испугалась Аня. И, снимая испуг, забормотала в сторону далекой, уже давно охрипшей кукушки: – Икота, икота, перейди на Федота, с Федота на Якова, а с Якова на всякого…»
Я с наслаждением потянулся.
В небе плыли нежные облака, медленные долгие караваны.
«Мне в детстве хотелось прыгать по таким облакам», – донесся снизу голос Анара.
«А я всегда люблю смотреть на облака с самолета, – тут же отозвалась Аня. Она всё-всё понимала, и голос у нее был медовый. – Они как снежные».
«А помнишь сахарную вату?»
«Нет, Анар, облака не сахарные».
«Ну, ладно, пусть снежные. – К моему изумлению, Анар не проявлял свойственную ему твердость. – Ты, Аня, – оказывается, они уже перешли на ты, – могла всё это видеть в пазырыкское время…»
Я обалдел. Неужели Аня и это понимает?
«Мне почему-то кажется, что никто теперь уже никогда не умрет, Анар, – произнесла она счастливым голосом. – Вот Буковский говорит, что все умрут, что долго ни один долгожитель не протянет, только мучиться будут. Он всех реднеками называет, красношеими. По-английски это что-то вроде крестьян. Буковский говорит, что все вообще умрут, он всем напишет веселые некрологи, даже твоим бывшим женам, – зачем-то вставила Аня, видимо, чтобы Анар не забывался. – А ты как считаешь?»
«Хочешь, я прямо сегодня выгоню Буковского из гостиницы?»
«Ты чё? Куда ему идти, Анар? У него же никого нет!»
И спросила: «А зачем люди умирают, Анар?»
«Ну, это просто, – ответил бывший командир, явно довольный, что разговор перешел на тему, в которой он был силен. – Один шел по железнодорожной линии, случайно попал под поезд. Другой гнал машину, вылетел на обочину. Третьего на сплаве засосало в воронку. Да мало ли…»
«А те, кого не засосало?» – «У тех свои причины. Болезни, голод, зависть, всякое такое. У каждого найдутся уважительные причины. А еще специалисты говорят, что в определенном возрасте в каждом живом организме включается особая программа и существо начинает медленно усыхать». – «Как принцесса Укока?»
«Нет, – мягко возразил Анар. – У принцесс иначе. Мы с тобой сейчас говорим про обычных людей. Шлаки, клеточный мусор, закупорка сосудов, желез, мозгов. Принцессы тут не при чем. Они – особая стать. Вообще, Аня, в мире много такого, о чем думать интересно».
«Ты про птиц, про облака, про озера с реками? – умно спросила Аня. – А чего это пишут, что в морях рыбы свихнулись, плывут, куда не надо? И с птицами, пишут, не лучше. У Буковского в голове гуси, даже они вырвались на свободу. Он ругается часто. Я когда в личной анкете в графе «не заполнять» написала «ладно», Буковский очень ругался».
«Ну, разреши, я его выгоню!»
Солнце высветило видимую длину реки, вода нежно дымилась.
Алекс вернулся к себе в номер, но влюбленные млекопитающие под моим балконом никак не умолкали. Узкий лучик проник в окно, пронизал фужер с недопитым красным вином, на блюдце тревожно заплясало алое лазерное пятнышко.
«Нет, ты скажи, почему человек живет так недолго?»
Вместо ответа наплыла с юга туча, какая-то неправдоподобно низкая, широкая, рваная, как грязное и мокрое верблюжье одеяло. Свет в комнате и на террасе погас, стало совсем темно. На соседний балкон вышел Алекс в спортивном халате, почесался с наслаждением: «Вечно у Анара темно». Лохматую тучу, оставляющую на соснах влажные клочья, изнутри распирало бесшумными синеватыми вспышками. Она плыла, расширялась, садилась ниже, еще ниже, совсем близко к кипящей, как в чайнике, воде. Окончательно погас свет. То есть теперь везде погас. И в селе, и на набережной, и вдали над Чемальской ГЭС. Суматошно взревел в подвале резервный генератор, в баре и на кухне «Дарьиного сада» желтовато вспыхнули аварийные лампы и тут же погасли, будто поперхнулись. Обреченно взревел второй генератор, сиплый и низкий, но тоже ненадолго…
«Слышишь?» – «Это чё? Гром?» – «Да нет же, нет!» Анар слушал кукушку.
Так долго, как предсказывала кукушка, люди всё равно не живут, даже в пазырыкское время так долго не жили, но, кто знает, может, теперь Смирнову-Суконину повезет? Тем более что снова вспыхнули электрические огни. И там, где до того горели, и там, где до того были выключены. На столбах, в коридорах, в пустых и в занятых номерах, в пустой бане (я видел, как осветилось ее окошечко). Я щелкнул выключателем, но свет в номере не погас, даже настольная лампа с проводом, выдернутым из розетки, радостно светилась.
– Анар! – крикнул я. – Ты сколько платишь за такую иллюминацию?
Хозяин «Дарьиного сада» поднялся на нижнюю веранду:
– Не знаю. Счетчики не крутятся.
– Может, они сломались?
– Сразу все?
Анар чего-то не понимал.
– Вы посмотрите, свету сколько, – обвел он рукой окружающее: три коттеджа, баню, телеграфные столбы, сидящую на скамье бронзовую Катерину Калинину. На нее свет, кстати, падал сверху – от неподключенного к линии фонаря, и Катерина почти не отбрасывала тени. Вблизи и вдали сквозь влажную влагу нежного тумана сияли, слезились, лучились искусственные солнца. Самые потрясающие, кстати, на веранде – там горкой лежали принесенные монтером лампочки. Целая пирамида светляков. Они сияли в полную мощь, хотя не были даже распакованы. А за поворотом реки во влажную темную мглу били лучи света, узкие, как зенитные прожектора.
– Это ГЭС заработала?
– Она работает с прошлого века.
– Ну, мало ли. Может, вода поднялась в Чемале?
Да нет. Какая вода? Просто тучу несло уже совсем низко над рекой, лохматило, рвало на клочья. Кипела, пузырилась вода. Мы почти не видели сосен и лиственниц, они исчезли, как во влажном дыму, серебряно крутились воронки, и вдали, над ГЭС, бесшумно метались узкие лучи прожекторов.
«Я потому и живу здесь, – сказал Анар, – что не могу привыкнуть».
А еще вышла на нижнюю террасу Карина. Она сияла как елка под рождество, а всего-то был на ней голубенький халатик на узком пояске. Но она вся светилась. Она вышла на террасу в собственном облаке света, как отдельное мировое светило, и остановилась у перил, с любопытством рассматривая бурную реку. Катерина Калинина на бронзовой скамье тоже светилась. Я знал, что Карина написала о Катерине Калининой целую книгу, но я ее не читал, говорят, интересная книга. Кипела бешеная река. Халатик ничего не скрывал. Карина выглядела почти голой, да и на Катерине бронзовое платье ничего не скрывало. Вот и задумаешься. Зачем таким красивым женщинам мужья, они любую тварь приручат.
